О смерти и умирании

Доктор Г., стоматолог по профессии, был глубоко религиозным человеком. Имел сына, молодого человека двадцати четырех лет. О Г. я уже упоминала в Главе IV, когда речь шла о вопросе «Почему я?» Он тогда припомнил одного старика, рассказал, как спросил себя, почему бы Господу не забрать жизнь Джорджа, оставив в живых его самого. Во время нашей беседы вырисовывалась четкая картина принятия; однако стало понятно, что Г. продолжает питать кое-какие надежды. Рассудком он прекрасно понимал, что имеет злокачественную опухоль и, сам являясь медиком, вполне мог оценить призрачные шансы на продолжение профессиональной деятельности. Так или иначе, до самого конца нашей беседы он либо не мог, либо не хотел даже заговаривать о том, что ему придется закрыть кабинет. При своей клинике он оставил девушку-администратора, которая должна была принимать звонки пациентов. Он продолжал питать надежду, что Бог повторит чудо, которое Г. пришлось испытать во время войны. Тогда неприятель стрелял в него едва ли не в упор и все же промахнулся. «Когда в тебя стреляют с двадцати футов, а пуля летит мимо, ты понимаешь: тут дело не только в твоей ловкости. Наверное, есть что-то такое свыше».

Доктор: Расскажите, сколько вы уже находитесь в больнице. Что вас сюда привело?

Пациент: Хорошо. Наверное, вы уже знаете, что я – стоматолог. Практикую много лет. В конце июня у меня внезапно появились боли. Я решил, что это не просто так, и прошел флюорографию. Первая операция у меня была уже 7 июля.

Доктор: Это произошло в 1966-м?

Пациент: Да-да. Я понял тогда, что девяносто шансов из ста – за то, что опухоль злокачественная. И все-таки это были лишь теоретические рассуждения, ведь приступ я испытал впервые, раньше с такими болевыми ощущениями не сталкивался. Операцию я перенес успешно, отлично восстановился, а потом… потом у меня случился заворот кишки. 14 сентября пришлось вновь лечь под нож. После 27 октября динамика моего состояния ухудшилась. Жена пообщалась со здешним врачом, и мы прибыли сюда. То есть с 27 октября я только и делаю, что лечусь. Вот и вся история моей госпитализации, если кратко.

Доктор: На каком этапе болезни вы поняли, с чем столкнулись?

Пациент: Фактически я знал, что, скорее всего, – это онкология. Уже после рентгена понял, потому что образование в данной конкретной области – на девяносто процентов злокачественная опухоль. Но, как уже говорил, в тот момент я все-таки не придал этому значения, да и чувствовал себя отлично. После операции врачи мне ничего не сказали, зато сообщили моей семье, что состояние тяжелое. Через несколько дней мы с сыном ехали в соседний городок. Мы всегда были очень дружной семьей, поэтому не могли не обсудить мое положение. Сын спросил: «Мама говорила, что у тебя на самом деле?» Я сказал, что такого разговора не было. Видел, что сына это поразило. Тогда он рассказал, что во время первой операции выяснилось: опухоль не только злокачественная, но еще и с метастазами, которые распространились по всему телу, не затронули только печень и селезенку. Хотя бы это уже радовало. Опухоль неоперабельная, хотя я и так подозревал. Кстати, мой мальчик пришел к Богу, когда ему исполнилось десять. Мы много лет хотели познать Господа так же, как сын. Потом он вырос, уехал поступать в колледж. Вера заставила его сильно повзрослеть.

Доктор: Сколько ему сейчас?

Пациент: В это воскресенье будет двадцать четыре. Так вот, после нашего разговора я понял, насколько он возмужал.

Доктор: Как вы среагировали, когда сын рассказал вам правду?

Пациент: Ну, откровенно говоря, я уже кое-что подозревал, потому что заметил у себя некоторые признаки. Я все-таки тоже соображаю в медицине – двадцать лет работал в штате больницы и такие вещи понимаю. Сын мне еще сказал, что ассистент хирурга сообщил жене – я проживу от четырех до четырнадцати месяцев. Нет, я ничего не почувствовал тогда. Когда узнал правду, моя душа успокоилась. Депрессий у меня по этому поводу не было. Думаю, на моем месте любой начал бы оглядываться вокруг, тыкать пальцем: «А почему не он?» Мне и самому это несколько раз приходило в голову. Но так – промелькнет и уходит. Помню, как-то отправились в клинику – забрать почту, и встретили на улице старика, которого я знал всю жизнь. Ему исполнилось восемьдесят два, и на земле ему делать было уже решительно нечего – во всяком случае, именно такие мысли он вызывал. Старый калека с ревматизмом, грязен до отвращения, – одним словом, врагу не пожелаешь превратиться в эдакую развалину. И тут меня пронзила мысль: «Почему бы Богу не прибрать вместо меня старого Джорджа?» Но я на этом не зацикливаюсь. Может, всего разок так и подумал. К встрече с Господом я готов, а все же хочется пожить как можно дольше. Больше всего меня расстраивает, что придется расстаться с семьей.

Доктор: Сколько у вас детей?

Пациент: Один ребенок.

Доктор: Единственный сын…

Пациент: Семья у нас очень дружная, я уже говорил.