О смерти и умирании

Будучи фермером почтенного возраста, нелюдимым, продубленным всеми ветрами мужчиной, он не привык к большому городу. И. пахал землю, разводил телят, помогал детям, разъехавшимся по разным уголкам страны. Они с женой уже много лет жили одни и, как сказал он сам, «здорово привыкли друг к другу». Никто из супругов даже не мог себе представить жизни без своей половины.

Его жена серьезно заболела осенью 1967-го. Доктор посоветовал пожилому мужчине обратиться за помощью в больницу крупного города. Некоторое время И. пытался бороться своими силами, но супруга продолжала слабеть, теряла в весе, и он отвез ее в «большую больницу». Там женщину поместили в отделение интенсивной терапии. Тот, кому приходилось бывать в подобных отделениях, понимает разницу между реанимацией и спальней больного на ранчо. Все койки заняты тяжелобольными пациентами – от новорожденных до умирающих стариков. Пространство вокруг каждой кровати заполнено современным оборудованием, которого фермер в жизни не видел. Со стоек свисают флаконы капельниц, работают аспираторы, мелькают показания на мониторах. Кругом суетятся медики, поддерживают работу аппаратуры, отслеживают критические сигналы. В отделении шумно, в воздухе витает ощущение неотложности, принимаются жизненно важные решения, входят и выходят люди. И нет в этой суматохе места старому фермеру, который никогда не видел большого города.

И. настаивал, что хочет быть рядом с супругой, однако ему твердо заявили, что видеться с ней старик сможет каждый час по пять минут. Так он и стоял у ее койки раз в час, смотрел на бледное лицо жены, держал ее за руку. Бормотал что-то в тоске, а потом слышал твердое и безапелляционное: «Ваше время вышло, пожалуйста, покиньте палату».

Фермера заметил один из моих студентов. Он обратил внимание на старика, в отчаянии мерившего шагами больничный коридор. Студент привел его на наш семинар, и фермер поделился с нами своей болью, испытав облегчение оттого, что хоть с кем-то можно поговорить. Он снял комнату в общежитии для иностранных студентов, где жила преимущественно молодежь. Многие из ребят только вернулись из дому к началу семестра. Фермеру сказали, что скоро номер придется освободить, поскольку студенты продолжают подъезжать. Общежитие находилось недалеко от больницы, старик это небольшое расстояние проходил по десять раз за день. Места ему в городе не было, собеседников он себе найти не мог, не имелось и уверенности в том, что комнату оставят за ним, если жена проживет еще несколько дней. И. был не в состоянии отделаться от мысли, что действительно может потерять жену и возвращаться домой ему придется одному.

Во время нашего разговора мы заметили, что его недовольство больницей все возрастает. И. сердился на медсестер за эти пять минут в час, мол, у них нет сердца. Он чувствовал, что мешает им даже при таких коротких визитах в палату. Разве так прощаются с женой после пятидесяти лет брака? Как объяснить пожилому человеку, что реанимационное отделение не может работать иначе, что есть правила и стандарты, регулирующие время посещения? Как объяснить, что поток посетителей может быть вреден – если не для пациента, то для сверхчувствительного медицинского оборудования? Разве поможет ему, если мы скажем: «Вы любили свою жену, столько лет жили с ней на ранчо, позвольте же ей здесь спокойно умереть». Вероятно, он бы ответил, что они с женой – единое целое, подобно дереву и его корням, что они не смогут жить друг без друга. Большая клиника взялась продлить жизнь его супруге, и он, пожилой человек из сельской глубинки, решился на авантюру, приехал сюда в погоне за призрачной надеждой.

Нам почти нечем было ему помочь, разве что подыскать подходящее жилье, которое старик мог бы себе позволить, да сообщить детям, как одинок их отец, попросить их приехать. Мы также поговорили с медсестрами. Обеспечить длительные посещения нам не удалось, но все же мы организовали для него более комфортную обстановку при этих коротких свиданиях.