Когда мы заговорили о его текущем состоянии, П. сказал: «Становится легче, только когда сплю. А проснешься – такая тоска! Никакого облегчения. Как же я завидую двум соседям по палате, которые умерли! Сидел у кровати первого – ничего такого особенного не почувствовал. Думаю, он – счастливчик. Заслужил нормальную смерть. Не тосковал, умер быстро, без страданий. И вот я лежу. У меня каждый час, каждый день – мучение!»
Пациента не так беспокоили боль и физический дискомфорт, как сожаление, что он не способен соответствовать ожиданиям своей семьи. Его угнетало то, что он – «неудачник». Мучило собственное непреодолимое желание «спать, спать, спать», в то время как от него постоянно чего-то ждут. «Заходят сестры, говорят, я должен поесть, говорят, что я слишком ослаб. Доктора рассказывают о новых методах лечения, которые они осваивают, думают, я обрадуюсь… Жена навещает, твердит о том, что я должен сделать, когда выпишусь. А дочь просто смотрит мне в глаза и говорит: “Ты обязательно поправишься”. Да разве тут можно умереть спокойно?»
В какой-то миг П. улыбнулся, сказал: «Пройти бы курс лечения, съездить еще разок домой. Приехать, на следующий день пойти на службу, заработать еще денег. В любом случае моей страховки хватит заплатить за учебу дочери, но все-таки ей еще нужен отец. Правда, я знаю, да и вы знаете, что ничего не выйдет. Может, они научатся, как с этим жить. И мне умирать было бы куда легче!»
На примере пациента П. и пациентки В. (Глава VII) мы видим, как непросто больному сохранять самообладание перед лицом неизбежной и ожидаемой смерти, если семья не готова «отпустить» его и, вольно или невольно, мешает ему отрешиться от земных забот. Муж В. не отходил от постели больной, напоминая ей о годах счастливого брака, который, по его мнению, не должен был закончиться вот так. Он умолял врачей сделать все, что в силах человеческих, лишь бы не дать жене умереть. Супруга П. напоминала ему о неисполненных обещаниях, незаконченных делах, по сути, сообщая ему ту же самую мысль – ему еще есть для чего жить. Не стану говорить, что супруги обоих пациентов прибегали к отрицанию. Оба они прекрасно представляли себе состояние своих половин. И тем не менее оба руководствовались лишь собственными интересами, пытались уйти от реальности. Оба сталкивались с реальностью, общаясь с другими людьми; оба ее отрицали, разговаривая с супругами. Уже сами пациенты желали услышать от своих любимых, что те осознали тяжесть их состояния, примирились с фактическим положением дел. Если этого не происходит, то, действительно, каждый раз, когда пациент просыпается, его охватывает тоска, как говорил П. Заканчивая наше с ним интервью, мы оба выразили надежду, что самые важные люди в окружении пациента научатся воспринимать реальность его предстоящей смерти и не будут питать себя ложными надеждами на выздоровление.
П. был готов отрешиться от мира. Он приближался к финальной стадии, когда смерть является наиболее предпочтительным исходом, когда иссякают жизненные силы. Можно спорить, уместно ли в подобных обстоятельствах серьезное вмешательство медицины. Инъекции и переливания крови, витамины и стимулирующие средства, антидепрессанты, психотерапия, симптоматическое лечение… Все эти меры могут дать дополнительную отсрочку пациентам. Вот только я слышала от многих из них куда больше проклятий, нежели слов благодарности за такую отсрочку, и лишь укрепилась в убеждении, что пациент имеет право выбрать возможность умереть спокойно и с достоинством. Не следует использовать больного для удовлетворения наших собственных потребностей, если его желания с ними не совпадают. Я имею в виду пациентов, имеющих физический недуг, но сохраняющих здравый рассудок и способность самостоятельно принимать решения. Нельзя отказывать им в праве на собственное мнение, в праве на желания; таких больных необходимо выслушивать и при возможности что-то советовать. Если желания пациентов противоречат нашим надеждам или убеждениям, подобный конфликт не следует скрывать, однако решение о продолжении дальнейшего лечения и хирургического вмешательства необходимо оставить за пациентом. Я встречалась с большим количеством пациентов и еще ни разу не замечала за ними признаков иррационального поведения, не слышала невыполнимых просьб. Это относится, в том числе, и к двум женщинам неврастенического типа, о которых я упоминала выше. Обе были настроены продолжать лечение, причем одна из них – невзирая на полное отрицание своей болезни.
Состояние семьи после смерти родственника