О смысле жизни

Этотъ смхъ идіота? приговоръ вр безумнаго. Но въ то же время эта вра Василія ивейскаго въ здшнее земное чудо? незамтное возвращеніе его въ область человческой этики. Онъ, который на мгновеніе увровалъ въ объективный смыслъ жизни, въ высшій смыслъ страданія, зла, смерти и возсталъ противъ эмпирической очевидности во имя вры въ сверхъ-человческую справедливость? онъ не ищетъ теперь оправданія несчастію этого слпого отъ рожденія человка въ области трансцендентнаго; нтъ, слпой этотъ долженъ сдлаться зрячимъ здсь, на земл; здсь феноменальное одерживаетъ въ душ его побду надъ нуменальнымъ, субъективное надъ объективнымъ; изъ забитаго попа онъ обращается въ гордаго человка. Ярко и рзко проявляется эта побда въ заключительной сцен разсказа? при похоронахъ Семена Мосягина, такъ нелпо и случайно погибшаго. Василій ивейскій не утшаетъ ни другихъ, ни себя той мыслью, что Мосягинъ теперь знаетъ истину о жизни, что душа его смется; эта сверхъ-человческая, нуменальная истина не нужна живому человку, человкъ возвращаетъ Господу Богу билетъ для входа въ эту всемірную гармонію. Съ безконечной силой вритъ Василій ивейскій, что такъ не должно быть, что такъ не будетъ; съ безконечной силой вры подходитъ онъ къ разлагающемуся трупу и говоритъ: «теб говорю? встань!»… Онъ, Василій ивейскій, избранъ совершить это чудо, претворить правду нуменальную въ правду феноменальную… И когда гніющій трупъ попрежнему безъ движенія лежитъ въ гроб, то Василій ивейскій съ бшенымъ крикомъ обращается къ Богу:

- Ты долженъ! Отдай ему жизнь! Бери у другихъ, а ему отдай! Я прошу.

Обращается къ молчаливо-разлагающемуся тлу и приказываеть съ гнвомъ, съ презрніемъ:

— Ты! Проси Его! Проси!

И кричитъ святотатственно, грозно:

— Ему не нужно рая. Тутъ его дти. Они будутъ звать: отецъ. И онъ скажетъ: сними съ головы моей внецъ небесный, ибо тамъ? тамъ соромъ и грязью покрываютъ головы моихъ дтей. Онъ скажетъ! Онъ скажетъ!…

Вы ясно слышите во всемъ этомъ мотивы Ивана Карамазова: нуменальнаго смысла человческой жизни мы не хотимъ, ибо никакая вселенская гармонія не оправдаетъ одну слезинку ребенка, одно проявленіе безсмысленнаго мірового зла; мы ищемъ этого смысла здсь, въ нашей земной жизни, и разъ Богъ не хочетъ намъ его открыть, то мы не хотимъ Бога, какъ не хочетъ и какъ отвергаетъ его Василій ивейскій:

- Такъ зачмъ же я врилъ?

— Такъ зачмъ же ты далъ мн любовь къ людямъ и жалость? чтобы посмяться надо мною?

— Такъ зачмъ же всю жизнь мою Ты держалъ меня въ плну, въ рабств, въ оковахъ? Ни мысли свободной! Ни чувства! Ни вздоха! Все однимъ Тобою, все для Тебя! Одинъ Ты! Ну, явись же? я жду…

Но почему-то Богъ давно уже пересталъ появляться: не хочетъ жизни Богъ и жизнь не хочетъ Бога.

Несмотря на это, конечно, всегда останутся врующіе въ объективный смыслъ жизни и міровую гармонію, признающіе, что по частнымъ случаямъ нельзя судить Промыслъ, царящій надъ міромъ; мы вдь знаемъ, что признаніе объективной цлесообразности человческой жизни? дло вры, а вра во что бы то ни было всегда непобдима: она покоится не на логик, а на психологіи человка. Но зато вра эта и необязательна: вы вруете въ царящую надъ міромъ гармонію, а я? нтъ; вы врите, что вс земныя слезы получатъ себ объясненіе по ту сторону бытія, а я ищу смысла жизни въ нашемъ мір трехъ измреній? и убдить другъ друга логическими доводами мы, конечно, не можемъ: на моей сторон? эмпирическая очевидность, на вашей? религіозная увренность, а это дв величины несоизмримыя.

IV