О смысле жизни

Бездна, неутолимая бездна человческихъ страданій, безсмысленной боли, безвинныхъ мукъ гнететъ своимъ ужасомъ безсильнаго ихъ утолить человка. Безсиль-нымъ чувствуетъ себя Василій ивейскій и только остатками вры цпляется за Бога, отсылаетъ къ Нему измученнаго жизнью человка. Его проси! Бога проси!? но если бы Богъ слушалъ просьбы Семеновъ Мосягиныхъ, то давно уже не было бы самого во-проса о томъ? какъ можетъ существовать Богъ, если есть зло на земл… Для Василія ивейскаго это зло наконецъ перевшиваетъ? онъ проклинаетъ Бога. Въ приступ страшнаго отчаянія онъ мечется по своей комнат «какъ зврь, у котораго отнимаютъ дтей», и изъ устъ его мы слышимъ безпредльно скорбныя слова: «бдная. Бдная. Вс бдные. Вс плачутъ. И нтъ помощи! О-о-о!? Онъ остановился и, поднявъ кверху остановившійся взоръ, пронизывая имъ потолокъ и мглу весенней ночи, закричалъ пронзительно и изступленно:? И Ты терпишь это! Терпишь! Такъ вотъ же…» Разрывъ совершился. Василій ивейскій ршаетъ снять съ себя свой санъ; въ немъ больше нтъ вры въ справедливость Промысла, его побдила безсмысленность мірового зла, его побдило невріе въ тотъ нуменальный смыслъ человческой жизни, какимъ обольщаютъ себя вс врующіе, въ Бога или въ прогрессъ? безразлично. Бога нтъ; объективнаго смысла жизни нтъ. Однако его ждала еще послдняя вспышка этой вры въ нуменальное? вспышка, закончившаяся гибелью. Онъ потрясенъ внезап-нымъ уда-ромъ? попадья сгораетъ живою при пожар дома; еще одна нелпость, еще одно проявленіе мірового зла. И нелпость эта привела его къ послдней, отчаянной попытк осмыслить все окружающее, осмыслить свою жизнь. Быть можетъ, смыслъ этотъ настолько глубокъ, что только избраннымъ дано его видть? «Непоколебимая и страшная вра» вливается въ потрясенную и измученную душу Василія ивейскаго; онъ мгновенно испытываетъ «неизъяснимую и ужасную близость Бога» (II, 154)? «Нтъ! нтъ!? заговорилъ попъ громко и испуганно.? Нтъ! Нтъ! Я врю. Ты правъ. Я врю.? Онъ палъ на колни… и съ восторгомъ безпредльной униженности, изгоняя изъ рчи самое слово „я“, сказалъ:? Врую»… Отчаянная попытка еще разъ осмыслить окружающее заключалась въ томъ предположеніи, что только избраннымъ дано видть смыслъ человческой жизни и открыть его другимъ. И на этотъ подвигъ избранъ Богомъ? онъ, Василій ивейскій. Онъ убжденъ теперь, «что тамъ, гд видлъ онъ хаосъ и злую безсмыслицу, тамъ могучею рукою былъ начертанъ врный и прямой путь», путь, приведшій его къ сознанію своей избранности. Теперь въ сознаніи Василія ивейскаго нуменальное беретъ временно верхъ надъ феноменальнымъ; онъ теперь возстаетъ противъ эмпирической очевидности ирраціональности зла, теперь для него эмпирическая достоврность? ложь и обманъ: всякое человческое знаніе онъ считаетъ незнаніемъ. Воть, напримръ, попадья надялась зажить новой жизнью гд-нибудь въ новыхъ мстахъ посл отреченія Василія ивейскаго отъ сана, «и была бы скорбной эта жизнь,? разсуждаетъ Василій ивейскій;? а теперь лежитъ она тамъ, мертвая, и душа ея смется сейчасъ и знаніе свое называетъ ложью»… Богъ одинъ знаетъ истину? и откроетъ ее въ должный часъ своему избранному. И тогда свершится чудо; тогда откроется «міръ любви, міръ божественной справедливости, міръ свтлыхъ и безбоязненныхъ лицъ, не опозоренныхъ морщинами страданій, голода, болзней»… (II, 160). Такъ онъ грезилъ «дивными грезами свтлаго, какъ солнце, безумія»; такъ онъ врилъ въ это чудо безумною врою? и грознымъ предостереженіемъ этой вр явился безсмысленный смхъ его идіота-сына. Я говорю о томъ удивительномъ мст разсказа, когда Василій ивейскій читаетъ идіоту Евангеліе? о чуд исцленія слпорожденнаго.? «Я свтъ міру. Сказавъ это, Іисусъ плюнулъ на землю, сдлалъ бреніе изъ плюновенія и помазалъ бреніемъ глаза слпому? и сказалъ ему: пойди, умойся въ купальн Силоамъ (что значитъ посланный). Онъ пошелъ и умылся и вернулся зрячимъ.

— Зрячимъ, Вася, зрячимъ!? грозно крикнулъ попъ и, сорвавшись съ мста, быстро заходилъ по комнат. Потомъ остановился посреди нея и возопилъ:

— Врую, Господи! Врую!

И тихо стало. И громкій скачущій хохотъ прорвалъ тишину, ударилъ въ спину попа? и со страхомъ онъ обернулся.

— Ты что?? испуганно спросилъ онъ, отступая. Идіотъ смялся. Безсмысленный, зловщій смхъ разодралъ до ушей неподвижную огромную маску, и въ широкое отверстіе рта неудержимо рвался странно пустой, прыгающій хохотъ:

— Гу-гу-гу! Гу-гу-гу!»