О театре и не только

Гаря Цеденович Манджиев был не похож на Баденову по внутреннему состоянию. Он был взрывной, но беззлобный. Его речь была немного прерывистой на сцене, а в быту говорил спокойно и не торопливо. Не всегда делился с коллегами о своих переживаниях, проблемах. Был немножко замкнутым. Не любил говорунов, хотя иногда пребывал в бодром, как бы во встряхнутом состоянии. Но это было редко. Всегда деликатно спрашивал, как бы не навредить собеседнику, про работу, про мать. «Экчн ямаран бәәнә?» – дежурный его вопрос в конце разговора. Кто-то знает его другим.

На втором курсе ГИТИСа Гаря Цеденович снялся у кинорежиссера Шнейдерова в фильме «Гайчи». Были положительные рецензии. Герой фильма «Гайчи» – нанайский мальчик, сын охотника и таёжного проводника Гольды. Этот фильм рассказывает о новой жизни нанайцев, живущих в юго-восточной части Союза, Приамурья. Но мирная жизнь этого отдаленного района сложна, рядом граница. А оттуда из-за кордона нет-нет да появляются нежданные и нежеланные гости. Совершается убийство, действуют диверсанты, лазутчики, шпионы. И всё же, несмотря на трагические события, фильм светлый, оптимистический. Вот что пишут о фильме и герое тайги в книге о Шнейдерове: «Гайчи – главный герой фильма и сыгран молодым актером Г. Манджиевым (студентом ГИТИСа) убедительно и любовно. Юный исполнитель необычайно органичен в этой роли. Его Гайчи неподдельно весел и беззаботен, когда играет в снежки со своими сверстниками, серьёзен и внимателен на занятиях в школе, ловок и сообразителен, когда ведёт поиски убийц своего отца».

Этот фильм я смотрел в Сибири году так в 1948–1949 и больше никогда не видел в прокате. Что в фильме снимался Г.Ц. Манджиев, я узнал лет через 20 в театре. Гаря Цеденович о фильме и съемках никогда ничего не говорил. Он не был показушным, болтливым, развязным или бьющим себя в грудь. Он был здоровый душой мужик. Иногда мог расслабиться, но это не выпячивал. Он был сдержан, иногда на собраниях мог закусить удила. В советское время собрания были, как ритуал. На них счищали, ошкуривали, направляли на истинный путь провинившегося.

Вспоминается смешной случай на собрании, это уже было в 90-е годы. Один разгоряченный «Макаренко», который не один год увлекался горячительным, сказал провинившемуся: «Неужели, Вася, так трудно бросить пить?!». Всё собрание грохнуло. Серьезность моментально улетучилась, все ухахатывались. Воспитатель с большим стажем беды, о которой он вопрошал провинившегося, махнул рукой и сам расхохотался. Собрание скомкалось, и нравоучение не дошло до адресата. Вообще эти собрания были формальными и вызывали раздражение у коллектива, оргвыводы были на бумаге, а реальная жизнь катилась в неизведанное. Гаря Цеденович не любил эти собрания, но иногда показывал свой темперамент и гнев. После собрания подходил к Маше Мучиряевой и протягивал руку. Маша молча лезла в сумочку, передавала тайное и они молча расходились. Действовали, как заправские шпионы. У кассы взаимопомощи, у Марии Музгиновны, занимали все. Она только спрашивала: «Сколько?». Возвращали ли ей, об этом история умалчивает.

Омакаев Уля Хундаевич, Эняев Ноган Калоевич всегда были заняты в спектаклях, в массовках и эпизодах. Народ – это значит они. Толпу изображали они вдвоем. Ни Омакаев, ни Эняев никогда не роптали. Денег ни у кого не занимали. Они молча, спокойно исполняли скромных «героев» от народа и были горды. Уля Хундаевич всегда следил за своим измятым пиджаком, чтобы не было никакой соринки на лацкане и на плечах. Старался быть опрятным, но выглядеть, как денди, не получалось. Ноган Калоевич, наоборот, для него внешность никакой роли не играла. Оба были исполнительны в работе. Жили рядом с театром и за полчаса до репетиции уже сидели на вахте и ждали искусства на сцене. Они никогда ни на что не жаловались и безропотно принимали свою театральную судьбу.

Когда Уля Хундаевич оформлялся на пенсию, нужны были два свидетеля. Никто из актеров не пошел в свидетели. Я поговорил с мамой, и она одна подписалась как свидетель. Уля Хундаевич так расстроился, что купил бутылку и принес к нам домой. Я изобразил гнев и недовольство таким его поступком и сказал ему: «Ты за кого нас принимаешь? Мама не пьет. Я не могу! Забирай сейчас же!». Мама согласилась. Уля Хундаевич начал уговаривать: «Да что ты, Аня. Это же по-калмыцки, от всего сердца!». Я взял бутылку и положил в его тряпичную сумочку. Потом они с мамой о чем-то толковали за чаем, оба актера хорошо знали язык, и беседа была национальной по форме и социалистической по содержанию.Уля Хундаевич Омакаев был постоянно в массовке. И он не роптал. Он звезд с неба не хватал и в звезды не лез.