О театре и не только

Один знакомый обогатил смысл знаменитого изречения: «Я знаю, что ничего не знаю». Он добавлял: «И знать не хочу». А жаль.

Это маленькое отступление к творчеству вроде бы не относится, но поведение и жизнь человеческого духа на сцене складываются из мелких, якобы незначительных штрихов. Актёр цельный, богатый духом, опытом, мировоззрением, сыграет и мелкого, никчемного, суетящегося субъекта. Актёр с маленькими возможностями не сыграет сильного человека. Мне нравились поведение и сущность Улан Барбаевны, Уляш Джалаевны. Они были, как бы огранённые личности, если можно так сказать. Они светились изнутри позитивом.

Вспоминаются Санджи Каляевич Каляев, Константин Эрендженович Эрендженов. Прошли советский концлагерь, Колыму, но в них не довлела злоба, негатив. Могли говорить, конечно, про что-то мерзкое, мелкое, но душа их была светлая. А у нас подчас довлеет негатив. И это передаётся окружающим. Каляев С.К., Эрендженов К.Э., Лиджиева У.Б., Наркаева У.Д., Бальбакова Б.Б. были похожи по своей сути, по человеческому и творческому фарватеру движения души. Быт, материальная скудость отягощали, но они не зацикливались на этом. Человеческое достоинство и честь не смешались с постоянной будничной рутиной, которая тянула человека вниз, в болото дрязг и склок. Они обходили эти житейские рифы или не акцентировали на них. Они видели и знали человеческую грязь, но она к ним не прилипала. Они, конечно, негодовали по поводу подлости, предательства и других низменных человеческих качеств. В их душах был внутренний стержень порядочности, и они не прогибались в житейских обстоятельствах.

В разговорах с Каляевым я иногда касался темы депортации, его ссылки на Колыму, расспрашивал о довоенной Калмыкии. Санджи Каляев, конечно, сожалел о людях, которых он знал, которые в силу обстоятельств держали нос по ветру, предавали друзей, чтобы самим выжить, утвердиться. Очень узнаваемая ситуация и в наше мирное время.

Лучше ничего не делать, чем делать НИЧЕГО, – говорил Брюллов своему ученику, художнику Ге. Когда москвичи и ленинградцы разделяют актёров на школы, это от лукавого. Азы школы везде одинаковы. Это как строить дом. Каркас создаётся по одним и тем же инженерным, архитектурным законам, а уж внешний вид, стиль каждый создаёт на своё усмотрение. Студентам ГИТИСа, Щукинского или Щепкинского училищ, хоть в Америке, хоть в Европе проповедуют азы Станиславского, т.е. общечеловеческие, незавсимые от национальностей. Но разные училища, институты выделяют какой-то свой момент актёрской техники. Щукинское училище кроме других актёрских акцентов больше внимания уделяет пластике. Другие школы – на «зоны молчания», «второй план», «подтекст». Нюансов много, но методология одна. Актёры разных школ в работе не чувствуют разницы. Просто одни студенты сильны в одном, другие в другом. Два талантливых актёра из разных школ никогда не будут антагонистами, это придумали педагоги вузов, чтобы как-то отличиться и выпятить своё направление. Поэтому приход поколений разных школ, ленинградских и московских, разницы большой не даёт. За многолетнюю практику заметил: талантливые или не талантливые, трудолюбивые или нет, дисциплинированные или разгильдяи – разница в том, как они относятся к профессии. Все студии по качеству, по настрою разные. Объединяет всех одно – чему они научились, профессионализм. Работа в театре – это продолжение учёбы, надо набирать опыт. Репетиции – это тоже учёба. Вот тут не всегда всё гладко. Студенческая прилежность и рабочая дисциплина, к сожалению, разные вещи.

Приходят со студенческой скамьи в театр молодые актёры, вначале год-два идут автоматически – на энтузиазме, любопытстве. Потом запал пропадает, ударяются в амбиции и брюзжат, или впадают в безразличие, а еще хуже в разные закулисные интриги. Когда пришла молодежь из Щепкинского училища в 2011 году для участия в юбилейном спектакле «Басан Городовиков», я был рад. Новые лица, свежие молодые силы, другое восприятие того, что они делают. И студенты-актёры меня не подвели. Они были дисциплинированны, активны, легки на подъём, весёлы и без комплексов. Текст калмыцкий знали на следующий день. Когда я спрашивал, кто умеет петь, танцевать, все студенты поднимали руки и хором предлагали свои услуги. После репетиции они благодарили режиссёра и хлопали. Я работал в четырёх театрах и в России, но такого отношения к работе не встречал. Знаю, что иногда иностранцы благодарят российских технарей, обслуживающих персонал за помощь. К сожалению, студенты-актёры не получали ни стипендию, ни зарплату. Министерство культуры кормило их один раз в день. Все из районов, жить было негде. Вот так руководство наглядно продемонстрировало: дайте, дайте первую удачу – и не дали. Мне кажется, что они уже ожесточились и их отношение к работе будет другим. Нет гарантии, что и старшие актёры, опытные, не развратят их в человеческом плане.