Оазис человечности. Часть2. Власть фортуны

Пообещать свободу? Но что-то в ней заупрямилось и воспротивилось обману. Одно дело – пообещать, и совсем другое – выполнить обещанное. Аврора терялась в догадках, как поступить более верно. У нее была только одна возможность, и надо было ей воспользоваться, во что бы то ни стало. Помощь пришла так, как она не ожидала – по наитию: желание заговорило в ней и заглушило голос ума. Она перестала думать, перестала подбирать бесчисленные знакомые ей способы влияния на мужчин – она стала чувствовать и, отбросив всевозможные маски, заглянула в глаза Лутацию с надеждой и мольбою. В ней говорило одно желание, одна просьба терзала ее сердце, ей ничего не было нужно, кроме как увидеть Квинта, и она сострадала Лутацию – это сопереживание он прочитал в ее широко открытых глазах.

– Здравствуй, Лутаций. Вот мы и свиделись снова, – она взяла его за руку и мягко увлекла за собой, в глубь камеры, во тьму, где только их голоса и мысли были бы значимы. Она была уверена в нем: что-то ей говорило, что, как и Квинт, он не похож ни на одного знакомого ей мужчину.

Начальник и Сервий тем временем стали неподалеку и общались о своих делах.

– Я не ожидал тебя здесь увидеть, – с болью в голосе сказал Лутаций.

– А я бы хотела, чтобы эта встреча произошла при солнечном свете! Но этого все не происходило, а увидеть я тебя хотела, и вот я здесь!

– Твое появление дивно вдвойне, разве не советовал тебе Квинт покинуть Рим? – последние слова он произнес шепотом, словно боясь, что кто-то их услышит.

– Говорил, но сам он при этом пропал, след его простыл, и вот молить тебя пришла, Лутаций, просить хоть на коленях! Заклинаю тебя твоей верой, – ее голос звучал чисто и искренне, нежно и умоляюще, – заклинаю всеми богами милости и надежды, веры и любви, всеми славными сынами человечества, достойными отцами и предками, бессмертием жизни, царством радостного чувства, что обитает от сотворения мира у каждого в душе, всеми минувшими годами и будущими веками, заклинаю тебя, Лутаций, скажи мне, как отыскать Квинта, где найти его мне, страдающей от разлуки, в неведении живущей дни и ночи, что минуют скоротечно, когда хочется лишь забыться. Но с каждым утром просыпаюсь я, и в поисках Квинта не унимается скорбящая душа! Скажи мне: где его найти? В тебе, я верю, сам Юпитер, всем миром правящий, послал мне неожиданное спасение! Скажи мне, где его искать! И боги тебя, верно, достойно вознаградят!

Ее голос смолк, утихли последние его звуки, и только ритмичное падение капель да два мужские голоса в отдалении нарушали непривычную тишину. В полутьме камеры ни Аврора, ни Лутаций не двигались. Они застыли в немой позе, замерли, занесенные песками собственных переживаний. Аврора, недвижимая, со сложенными в надежде руками, прижатыми к груди, смотрела блестящими от волнения глазами на Лутация. Он также был неподвижен, но эта неподвижность была лишь внешней, лишь кажущейся, как для того, кто ныряет глубоко под воду, – все вокруг неподвижно. Но стоит выплыть, проникнуть в другую стихию, как непредвиденные штормы и нежданные ветры захлестнут тогда своей силой и мощью. Как для мирно бродящего путника по склону покоящегося вулкана неведомо то, что происходит у него в глубине, какое глухое клокотание, какие подземные взрывы неистово сокрушают его нутро, так и при взгляде на человека не узнаешь того, о чем он думает, что чувствует и чем живет в этот миг его сердце. По поверхности никогда не узнаешь, что происходит в человеке на самом деле. Она – как морщины на лице, как борозды на поле, лишь отражает то, что уже случилось, стало действительностью, но причины чего таятся в самой глубине этого непонятного существа – человека.

Лутаций не мог шелохнуться, опасаясь, что этим выдаст себя и что совершит нечто непоправимое, такое, чего нельзя будет исправить. Ничто не обратимо: то, что однажды случилось, нельзя повернуть назад, вернуть к тому же состоянию, как нельзя и дважды вдохнуть один и тот же воздух. И поэтому Лутаций оставался неподвижен, сохраняя за собой право принять решение. Аврора, кажется, поняла это и предоставила ему свободу выбора, втайне надеясь на благоприятное разрешение, не давя более необходимого – она боялась, как бы от чрезмерных просьб он не закрылся и не отвернулся от нее. Сейчас же она питала надежду, и не напрасную: Лутаций разрывался между чувством долга, призывающего его молчать, данными клятвами, в которых, впрочем, всегда находилась лазейка для оправдания – настолько их толкование было неясным и различным, и сильным желанием помочь девушке, задевшей его за живое, проявить человеческое сострадание, к чему клятвы как раз и призывали его. Он колебался и не мог ни на что решиться. Сердце обливалось кровью от этого умоляющего взгляда. Ему хотелось покориться судьбе в лице этой прекрасной девушки, но в ушах все еще звучали монотонные взывания. Повторяемые изо дня в день они будто стали вторым его существом, и теперь он сам не мог понять, какой сделать выбор.