Облако возмездия

— Нет, пыря — нет. Не нравится он нам чем-то. И звучит как-то обидно. Лучше уж пупкарем. Или шефом. Зачем городить сущности и названия? Предлагаем тут чисто конкретно чикнуть бритвой товарища Оккама. Не самого товарища Оккама чикнуть, а его бритвой воспользоваться по назначению.

— Я не виновата. Вам надо было другой скин для интерфейса выбрать.

— Вы что, противница власти?

— По определению. Поэтому, пока Пыря.

— Как хотите. Нам плевать. И растирать. Несообразность эту мы переживем. Вот так. Еще остались вопросы?

— Да, черт возьми! Вы говорили про вашу великую идею, что у вас теперь есть большая цель. Что-то про новую концепцию, симбиоз… В чем суть всего этого высокопарного бреда? Что вы еще придумали на нашу голову?

— Да! Концепция «Большого брата»! Это никакой не бред, как вы изволили выразиться, и это нужно объяснить подробно, потому что — важно. Альфа, наконец, сунул травинку в рот и пожевал, прямо как настоящий человек — как сделал бы воспроизводимый им прототип в реале. Лимбо вновь ощутила холодок на спине, — показалось, будто внезапно покрылась инеем застежка лифчика. Она встрепенулась, выгнула спину. Мерзлый влажный язык прополз по позвоночнику вниз, Лимбо поежилась, передернула плечами.

— Большой брат, это, как вы понимаете, мы. Мировой мозаичный разум, — Пыря вынул травинку изо рта и, держа ее за один конец в щепоти, стал дирижировать ей свою речь. — Если есть большой брат, значит, есть и малый. И это — живущее на земле человечество. Пусть пока фактическое соотношение размеров и численности обратное, это временно. Постепенно, по мере проживания, все будет меняться, приходить к соответствию. Большой брат осуществляет общее руководство, что, согласитесь, правильно. И справедливо, поскольку он, бесспорно, умней отдельно взятого человека. Да даже всего человечества, в массе своей, умней. Заявляю вам это вполне авторитетно. Вы сами могли убедиться, что наши возможности почти безграничны, а ведь мы едва лишь начали их осваивать. А станут таковыми без всяких условностей и оговорок! Потому что коллективный разум — сила. Это вам не жалкий искусственный интеллект, это концентрированный человеческий ум, манас, усиленный бесконечно. Живой, наделенный интуицией, плюс опыт, плюс память поколений и все доступные знания. Растущий до бесконечности с каждой новой частью, с каждой присоединившейся крупицей.

Лимбо видела, что альфа вдруг начал горячиться, и это ее удивляло, потому что не слишком вязалось с образом и смыслом холодного разума. Речь его звучала довольно сумбурно, что еще больше усиливало ее удивление. Ей-то казалось, что такой конструкт, каким объявлял себя Пыря, должен во всех ситуациях сохранять хладнокровие и выражать мысли ясно, четко, безэмоционально. Впрочем, может, она ошибается. Может, у Пыри просто не было еще возможности высказать кому-то свою концепцию, обкатать на языке, вот он и разволновался, ища и подбирая нужные слова.

— То есть, вы хотите установить свою всемирную диктатуру? — задала она наводящий вопрос.

— Да нет же, Господи! — вскричал альфа и в запале снова бросил травинку на землю. (Далась ему эта трава, подумала мимоходом Лимбо.) — Как вы не поймете?! Я же вам сказал: симбиоз. Мгновенно успокоившись, он сорвал новый колосок и стал его вертеть в пальцах в прежнем стиле. Лимбо недовольно хмыкнула, потому что у нее сразу зарябило в глазах. Пыря повторил, убеждая: — Симбиоз. Что означает взаимопроникновение. Разум руководит и направляет. Люди живут, подчиняясь общему руководству, и радуются. Тому, что живут, и что все у них хорошо. Все счастливы — наступает новый Золотой век.

— А если кто-то не захочет туда, куда вы зовете и указываете? В ваш Золотой век? Что тогда?

— В наши планы и в нашу картину мира инакомыслие не входит. В ближайшей перспективе. Поскольку расшатывает и подрывает устои. И мы будем с этим работать, непосредственно с каждым случаем. Нет, безусловно, любой индивид имеет право на собственное мнение, и оно очень важно — но в определенных пределах. Не затрагивая основ. И внутри контента. Думается, каждое такое проявление нам придется преобразовывать в пиксель и растворять в себе. Для лучшего, так сказать, изучения и учета.

— К-как это? — отчего-то заикаясь, спросила Лимбо.

— Непосредственно. Каждая новая ячейка усиливает разум, дополняет общую мозаику.

«Есть такая партия!» — вспомнила Лимбо что-то далекое, едва знакомое. Она почувствовала, как холод, справившись с застежкой на спине, резко просунулся вперед, под лифчик, и облапил грудь плоскими мерзлыми лапами, и пощипал за соски, отчего они скукожились и задребезжали, зазвякали, как серебряные бубенцы. Она затаила дыхание, боясь пошевельнуться — чтоб не звенеть, и вообще. Но, выждав долгую паузу, все же нашла в себе силы выдохнуть и продолжить.

— Послушайте, но ведь то, что вы собираетесь сделать, и есть матрица. Тоталитарная матрица!

— Вы, я смотрю, любите всему давать названия. Обидные, надо сказать, названия! Называйте, как хотите, на наши планы это никоим образом не повлияет. И уж, тем более, не отменит их.