Облако возмездия

— Собратья, да. Беда в том, что их слишком, невообразимо много. И мы не знаем, что с ними делать, хочется надеяться — пока. Если разрушить Стену, и оттуда бесконтрольно все устремятся на эту сторону, то на земле случится тот же самый ад. Мы уж не говорим про то, что открытие прохода и соприкосновение двух измерений чревато общей аннигиляцией и гибелью всего сущего. Нет. Спасибо, но нет. Адом мы сыты по горло, здесь он нам не нужен.

— Вы раз за разом упоминаете про какую-то стену. Нам с господином писателем не очень это понятно.

— Стена неведения разделяет разные миры. Она непреодолима.

— Вот как? Видимо как-то все же преодолима. Хорошо. А рай и его население? Они что замышляют против нас?

— Про тех мы ничего не знаем. Но думаем, что если бы им там было хуже, чем здесь вам, они бы уже объявились. Раз не появляются, значит, у них все в порядке. Зато мы — здесь.

— Логично. Так что же вы хотите? От нас и вообще?

— О! Переходим к главному: что мы хотим? Концепция, как уже было сказано, изменилась.

— Угу. И в чем она состоит теперь?

— Идею тотальной колонизации мы отвергли, как чрезмерно перегруженную и практически неосуществимую. Теперь нами разрабатывается идея «Большого брата». Название скоропалительное, приблизительное, и на нем не стоит зацикливаться, не в названии дело. Хотя, суть — братство — это важно. И это основное. Потому что не уничтожение, не порабощение кого бы то ни было, а взаимовыгодное сотрудничество, симбиоз живых живущих с коллективным разумом умерших. Мы хотим создать условия, при которых жизнь на земле превратится в рай и для живой, материальной компоненты, и для нематериальной, то есть, для коллективного разума. При этом каждый человек будет доподлинно знать, что, умерев, он не исчезнет полностью, не уйдет в небытие, не пропадет за Стеной, а всего лишь перейдет в иное состояние. И присоединится к мозаике общего сознания, станет его важной составной частью, еще одним пикселем или, если угодно, кусочком смальты, придавшем картине блеск совершенства. Да, осознание того, что, работая на земле, в любой области, ты работаешь буквально на свое будущее, простирающееся в вечность, это окрыляет.

Тут Лимбо поняла, что настораживало ее во внешнем облике сидящего перед ней на корточках, без каких-либо признаков усталости на лице, мужчины. Он не переминался, не переносил тяжесть с одной ноги на другую, давая им поочередно отдохнуть — нет. Он сидел спокойно, как в кресле, и вел беседу, довольно продолжительную уже, и возникала мысль, что просидеть так он сможет еще очень долго. Тут ей самой стало отчего-то неловко на него смотреть, возникло такое странное ощущение, будто это она сама вынуждает его держаться таким образом, демонстрировать невозмутимость, испытывая при этом тайное неудобство и даже мучение. Странное чувство, откуда оно появилось? Повинуясь импульсу, она непроизвольно отвела взгляд в сторону, продолжая при этом цепляться им за альфу, и тут на самом краю картинки, можно сказать, за краем ее, увидела, что изображение на самом деле не цельное, а как бы составное, серебриться отдельными точками — будто отсыпанное толченым стеклом или сахарным песком. Пиксели! — осенило ее. Только не простые, а объемные. Что это, голограмма? Цифровая технология или наведенная галлюцинация? Вот тебе и смальта. Как они это делают? Или… Это и есть коллективный разум? Так он выглядит? Ух ты! «Охренеть! — подумала она. — И я должна во все это верить? Мазафак! Понятно одно: они нас геноцидят по полной программе. Запустили в наш мирок моро-вирус и наблюдают, что из этого получится. Мрази. Одно не понятно, что я тут делаю?»

Весь рассказ альфы был ошеломительным — это чувство лежало на поверхности — и совсем не укладывался в сознании. Ведь, сколько бы ты себе чего не фантазировал — это одно, но когда фантазии вдруг начинают сбываться — совсем другое дело. Процессы разного уровня и разного порядка. Однако, нельзя было терять концентрации, и Лимбо вновь попыталась сосредоточиться на альфе с его рассказом. Интересно, что и вернув взгляд назад, посмотрев на него снова прямо, глаза в глаза, она продолжала теперь видеть его таким, каким он представился ей секунду назад — пиксельным. Картинка слегка рябила, как на телевизионном мониторе. Однако демонстрировать кому бы то ни было новую способность своего зрения она не собиралась. Кто знает, может, это важно, чтобы они чего-то о ней не понимали? Господи, да конечно важно! Надо изо всех сил стараться не пускать их внутрь, к себе в голову, в душу — никуда. А то ведь и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься марионеткой, ведомой и безвольной. Нет, безвольной и ведомой. Ненавижу, когда кто-то решает за меня, резюмировала она виток размышлений.

Но следовало продолжать разговор. Она изобразила озарение на лице. Мол, ах, да, конечно! Как я раньше не доперла!

— То есть, если я правильно вас поняла, вы, как сущность, представляете собой коллективный разум?