Облетая солнце

— Как все это может нравиться твоей матушке? — удивлялась я, когда процедуры подходили к концу. Несмотря на то что на меня наложили тонны краски, я чувствовала себя точно голой. Мне хотелось закрыть лицо руками и не видеть себя.

— Это великолепно. Ты выглядишь очень изысканно, — восхищался он. — Ты просто покоришь ее, разве ты не понимаешь?

— Меня волнует… — Я запнулась. — Меня волнует не то, покорю я ее или нет. Меня беспокоит, почему все это имеет для нее такое значение? Весь этот театр.

— Все пройдет хорошо, — заверил он. — Вот увидишь.

Выйдя из салона Элизабет Арден, мы отправились в Свифтсден, где мать Мэнсфилда жила в особняке со вторым мужем, полковником О’Хиа. Он был на пятнадцать лет моложе супруги, оба брата Маркхэм недолюбливали его. Мне он показался полным, молчаливым увальнем. Тогда как миссис О’Хиа, — тоже полная и очень уверенная в себе особа, — обо всем имела свое мнение. Когда я попыталась пожать ей руку, она лишь едва коснулась моих пальцев.

— Очень приятно, — пробормотала она, хотя, судя по ее виду, особой радости она не испытывала. Затем она уселась в любимое кресло и начала читать мне лекцию о том, какие призы на выставках получили ее собаки. После первого чаепития я не могла избавиться от искушения представить себе, с каким бы видом приняла меня мать Мэнсфилда, заявись я к ней в таком виде, как когда-то постучалась в дверь Коки, — без пальто, руки посинели и потрескались от холода, ноги промокли насквозь. В Париже и в Милане Мэнсфилд водил меня к лучшим кутюрье. Теперь у меня хватало самой изысканной одежды. Шелковые чулки, меховые манто, украшенный бриллиантами браслет, который свободно скользил по руке, переливаясь, как когда-то очень давно стальной кара у Бишона Сингха. Мэнсфилд был очень щедр ко мне. Сначала я думала, что он покупает мне красивые и дорогие вещи только потому, что они красивы, но после того, как я прошла экзекуцию в салоне Элизабет Арден и оказалась в доме его мамочки, набитом дорогими вещами, я стала подозревать, что на самом деле каждый подарок предназначался для нее.

— Я полагаю, она едва ли поверит, что мне место в светском обществе, — сказала я ему, когда мы остались наедине в нашей комнате. Он сел на край шелкового покрывала, закрывающего постель, — оно сверкало, как отполированное зеркало. Я же стояла у туалетного столика, безжалостно вычесывая волосы гребнем с серебряной рукояткой.

— К чему вся эта суета? Мои несчастные брови больше никогда не станут такими, как прежде.

— Не сердись, дорогая. Это все скоро кончится. Мы снова наденем наши старые одежды и начнем прекрасную новую жизнь.

— Я чувствую себя как какая-то мошенница, самозванка.

— Но это же не так, верно? Наряды только оправа. Ты — сама элегантность.

— Ну а что, если бы я надела свои обычные брюки для верховой езды? И вела бы себя, как привыкла? Что бы было тогда? Она бы выкинула меня вон?

— Пожалуйста, будь терпеливой, Берил. Матушка не так современна, как ты.

Мне вовсе не хотелось ссориться, и я пообещала Мэнсфилду, что постараюсь. Но под конец нашего пребывания в Свифтсдене единственным способом нашего сносного сосуществования стало разделиться и как-нибудь пережить все это. Мэнсфилд сидел около матушки, а я перешла под опеку шофера. Меня вывозили в Лондон на долгие экскурсии, показывали все достопримечательности, как туристу: Лондонский мост, Вестминстерское аббатство, Биг-Бен. Я смотрела, как сменяются гвардейцы на посту перед Букингемским дворцом — одетые в красные мундиры часовые ходили взад-вперед строем, точно заведенные. В заключение я отправилась в кино, чтобы посмотреть фильм «Сражение на Сомме». Жужжащий проектор и выдуманная на экране жизнь лишь дополнили мое невеселое впечатление о Лондоне — электрические огни, электрические чайники, музыка из репродуктора на Оксфорд-стрит. Однако картины, показанные в фильме, ужаснули меня. Солдаты корчились от боли и страха в окопах. Я сразу вспомнила арапа Майну и очень надеялась, что его конец был не так ужасен. Я скучала по Руте. Мне очень хотелось, чтобы в этот момент он оказался рядом со мной в темном зале кинотеатра. Хотя я была уверена, что его сильно смутила бы вся эта обстановка вокруг.

Через несколько дней Мэнсфилд наконец-то оторвался от матушки и повез меня в Ньюмаркет, чтобы посмотреть на жеребца. Он полагал, что для успешного старта нашего предприятия нужна новая породистая кровь.

— Я бы хотел, чтобы мы стали равноправными партнерами, — сообщил он. — Мы возьмем участок земли, который тебе понравится, и приобретем лучших лошадей. Ты мне все покажешь. Я хочу всему научиться и принимать равное участие в серьезных решениях.