Облетая солнце

Услышав это, я испытала облегчение. Общая мечта о конской ферме объединяла нас с самого начала, но проживание в Свифтсдене под неусыпным оком его матушки вселило в меня сомнения. Ее мнение значило для него очень много. Его собственная воля совершенно затухала, едва она появлялась поблизости, было похоже, что она управляет им, как кукловод куклами, — дергает за веревочки, а куклы послушно качают тряпичными головками. Но, приехав в Ньюмаркет, он взял меня за руку, и мы пошли в конюшни. Было похоже, что он так же горячо желает начать новую жизнь в Кении, как я мечтаю вернуть Грин Хиллс. Он хотел стать самостоятельным, осваивать новые территории, имея меня в союзницах. До этого дня я была склонна доверять ему. Да и себе тоже.

Мессенджер Бой был высокого роста рыжий жеребец редкой чалой масти с соломенного цвета гривой и хвостом и явно горячим темпераментом. Пожалуй, это был самый большой жеребец из всех, каких я только видела. И один из самых красивых. Его мать Финелла выигрывала дерби и скачки с препятствиями. Он так и остался непобежденным и считался одним из самых знаменитых скаковых жеребцов в мире. Мы с Мэнсфилдом сразу же были очарованы этим великолепным животным. Однако его тренер Фред Дарлинг поведал нам историю, которая нас отрезвила.

— Это очень непростой экземпляр, — сказал Фред, — вы с ним намучаетесь. Не стану кривить душой.

Дело было в том, что жеребец уже однажды уложил Фреда в госпиталь. А незадолго до того убил грума — подловил его в конюшне и атаковал могучими копытами и зубами. Это было самое настоящее убийство. Если бы Мессенджер Бой был человеком, его бы казнили за преступление. Жеребца же отстранили от участия в скачках в Англии. Кения, конечно, могла бы стать для него вторым шансом.

— Его можно приручить? — поинтересовался Мэнсфилд.

— Трудно сказать. У меня это не вышло.

— Я хочу проехаться на нем, — сказала я, глядя на красноватые отблески солнца, которые отражались на тонких ноздрях животного — точно пламя играло внутри.

— Ты не боишься? — спросил Мэнсфилд, взяв меня за руку.

— Боюсь. Но мы не можем оставить его здесь, чтобы он всю оставшуюся жизнь провел привязанный на цепи, как собака.

Услышав историю Мессенджер Боя, я почему-то вспомнила о Пэдди. О том, как это трудно провести грань между миром природы и миром цивилизации, как трудно их объединить.

— В нем все еще сохраняется много хорошего, я уверена. Это легко заметить.

— Он сможет выиграть скачки?

Рука Мэнсфилда сжала мою. Я поняла, что рассказ смутил его.

— Если бы здесь был Рута, он бы сказал так: его ноги могучи, как ноги леопарда, а сердце подобно сердцу дикого зверя, — ответила я, стараясь развеять мрачную обстановку.

— Хорошо, сколько вы хотите за ноги леопарда? — спросил Мэнсфилд у Дарлинга, выписывая банковский чек.

Глава 47

Денис и Мэнсфилд прежде никогда не встречались. Мы приехали в Мбогани вскоре после того, как вернулись из Англии. Стоял сухой, солнечный день. Я с опаской думала о том, как Денис и Мэнсфилд отнесутся друг к другу. Мы привезли с собой в Кению новенький ярко-желтый, — вроде цветка, названного куриная слепота, — «роллс-ройс». На мне было платье от Ворта, а нитка жемчуга — от ювелирной компании «Эспрей». Мне очень хотелось, чтобы и Карен, и Денис — оба — увидели меня при полном параде. Я больше не была «деточкой» без угла и крыши над головой. Но когда мы приехали, единственный человек, который нас встретил, — мажордом Фарах, он поджидал нас у дома.

— Они отправились на прогулку, — сообщил он сочувственно. — В сторону Ламвии. К своим могилам.

— Не думай, они очень даже живы, — сказала я Мэнсфилду, заметив, что он бросил на меня удивленный взгляд. — Это такая излишняя романтичность.

— Неплохо. — Он кивнул. — Я люблю романтику.

Он открыл заднюю дверь автомобиля, и три собаки, с которыми мы путешествовали, выскочили на лужайку: борзая, очаровательный рыжий сеттер и молоденький палево-голубой дирхаунд, которого мы привезли в подарок Карен. Собаки визжали и прыгали, радостные, что наконец-то вырвались на свободу. Я же все время поглядывала в сторону холмов, задаваясь вопросом, увидят ли нас Карен и Денис, когда будут возвращаться.

— Вы прекрасно выглядите, Берил, — произнес Денис, появившись на веранде. Однако мое платье уже помялось от сидения в ожидании, я устала и, признаться, занервничала, увидев его.

— Мои поздравления. — Он наклонился, быстро поцеловав меня.

Мэнсфилд был ниже Дениса примерно на голову — но точно таким же ростом обладал и Беркли. Я очень надеялась, что Денис поймет, что я значила для Мэнсфилда, как он ценил меня.

— Мы посетили Национальную галерею, — сообщила я, чувствуя, что краснею, — а также посмотрели балет в Риме.

Меня просто распирало желание рассказать ему все, что мы видели, все, что мы делали, чтобы он понял, как я изменилась.

— Это чудесно, — произнес Денис несколько раз, как-то совершенно ровно, даже равнодушно, пока я все говорила и говорила без остановки. Однако сразу стало очевидно, что никакого реального чувства за этими словами не стоит. Он демонстрировал вежливость — но не более того.