Образы мифов в классической Античности

Нам трудно это сегодня представить, но для греков и римлян мифы были частью их жизни, частью окружающей действительности. Гибкость мифов позволяла легко трансформировать их под новые идеи или модифицировать и интерпретировать в свете актуальных событий.

Границы между историей и мифом были подвижными. В мифических персонажах узнавали реальных людей. Плутарх отмечал, что, когда в театре афиняне, следя за ходом трагедии, услышали описание героя Амфиарая, которое очень напоминало им полководца Аристида, все обратили взоры к сидящему среди них человеку[5].

Точно так же и мифологические персонажи могли быть «слеплены» с реальных людей. Вероятно, именно так поступил Эсхил, придав трагическому герою Телефу сходство с историческим Фемистоклом (см. главу VIII, ил. 78).

Доказать эту связь трудно, особенно в такой ранний период, как VI век до н. э., когда исторических документов крайне мало, а сохранившиеся произведения искусства еще нетипичны. И всё же у многих возникает искушение связать сюжеты, неожиданно ставшие популярными в конце VI века до н. э., например историю героического путешествия Тесея из Пелопоннеса в Афины (см. главу II), с современными историческими событиями и деятелями. Но сам факт, что в равной мере авторитетные исследователи зачастую приходят к диаметрально противоположным выводам, свидетельствует о недостаточности имеющихся у них данных. В любом случае вряд ли вазопись, на которую они в основном полагаются, содержит какие-либо политические сюжеты или заявления о лояльности.

С другой стороны, в V веке до н. э. возросшее самосознание афинян и их чувство национальной гордости вполне допускали маскировку некоторых элементов пропаганды в мифах, прежде всего в монументальных проектах, таких как настенная роспись или храмовая скульптура. Например, сюжеты скульптурных метоп Парфенона, созданные во второй половине V века до н. э., обычно трактуются как метафоры Греко-персидских войн.

Эти войны начались после того, как греки с материка (афиняне и эретрийцы) оказали помощь грекам полисов Малой Азии, восставшим против Персидской империи, которой они подчинялись. Восстание было подавлено, а в отместку возмущенные персы разграбили греческий город Милет в Малой Азии, где начались беспорядки, и напали на города Эретрию и Афины. Они быстро сокрушили Эретрию, однако в 490 году до н. э. потерпели фиаско при Марафоне в сражении с немногочисленным, но боеспособным отрядом афинских гоплитов (тяжеловооруженных пехотинцев). Пережив такое бесчестие, персы подготовили грандиозное – с суши и моря – вторжение в Грецию, которое увенчалось в 480 году захватом Афин, но в том же году они потерпели поражение в заливе Саламин от объединенных сил греческих городов и наконец окончательно были изгнаны после битвы при Платеях в 479 году.

Хотя греки безмерно гордились своей победой, они, похоже, не спешили запечатлевать исторические события непосредственно в драме или искусстве. Есть только два исключения. Первое – трагедия Фриниха (ныне утраченная), написанная в начале V века до н. э., вскоре после разграбления Милета, которая возмутила афинян тем, что показала им «их собственные страдания». Второе исключение – ранняя трагедия Эсхила Персы

, описывающая персидские войны глазами проигравших. Эти эксперименты больше не повторялись. Практически особняком среди множества изображений, заимствованных из мифов, стоит монументальная фреска в общественном здании (ныне утерянная), воспроизводящая по горячим следам знаменитую Марафонскую битву.

Напротив, куда более привлекательным греки считали объяснять происходящее в истории и извлекать мораль с помощью мифов; таким образом, некоторые события вводились во вселенский контекст. Вот почему четыре мифологических сюжета, украшавшие метопы Парфенона (ил. 185), – битвы афинян и амазонок, греков и троянцев, богов и гигантов, кентавров и лапифов – современные исследователи связывают с Греко-персидскими войнами, когда в персах видели агрессивных захватчиков с востока (подобных амазонкам), врагов, побежденных объединившимися греками (как троянцы), нечестивцев (как гиганты, атакующие богов) и варваров (как кентавры). Однако даже это, довольно спорное утверждение, нельзя доказать.

Более надежным представляется предположение о том, что миф о Геркулесе (римский аналог греческого Геракла) и Аполлоне, борющихся за Дельфийский треножник, имеет отношение к императору Августу (единоличному правителю Римской империи с 31 по 14 год н. э.).

Согласно мифу, Геркулес пришел в ярость оттого, что оракул Аполлона в Дельфах не удостоил его ответом, в котором он нуждался[6]. В отчаянии и гневе он попытался унести священный треножник и воздвигнуть собственный оракул, но Аполлон воспротивился этому. Лишь после вмешательства Юпитера (римский эквивалент греческого Зевса) треножник был возвращен законному владельцу.

(106) Геракл и Аполлон

Терракотовый кампанский рельеф

Конец I века до н. э. – начало I века н. э.

Лувр, Париж