Очень мелкий бес

Увы! Когда портвейн, принесенный Бородавиным, был выпит и Мухин, зевая так, что становились видны все тридцать два его великолепных зуба, уже собирался по­ проситься на боковую, — тогда с Владимиром Сергеевичем случился приступ бурной деятельности. Причин тому существовало, по меньшей мере, три. Во-первых, любивший пообщаться Владимир Сергеевич получил редкий шанс выговориться перед новыми людьми. Во-вторых, он недопил портвейна и надеялся раскатать Бородавина еще на бутылку. А третьей, самой главной причиной, заставившей Владимира Сергеевича забыть о сне, был интерес, который он ощутил к гостям Людочки.

У Мухина, вероятно, имелись деньги. Это в глазах Владимира Сергеевича было одновременно и достоинством, и недостатком, потому что бизнесменов он равным образом уважал и презирал. Уважал за богатство, а презирал потому, что — по его непреклонному убеждению, подкрепленному соответствующими цитатами, — настоящая духовность с большими деньгами несовместна. Портулак же, наоборот, впечатления богатого человека не производил, но был ближе к понятию Владимира Сергеевича о духовности. Сам не чуждый пиитических досугов, Владимир Сергеевич воспринимал каждого сочинителя с ревностью и, когда Людочка представила Портулака как поэта, просто не мог не обратить на него жало своего критического ума. Но когда запал иссяк, а   особенно   после   распития   бородавинского   портвейна,   столь   ловко организованного  поэтом,  Владимир  Сергеевич  заметно  подобрел  и  возвратил  Вадиму ранг потенциального жениха.

Произошла и еще одна вещь, всегда происходившая с Владимиром Сергеевичем после употребления горячительного. Внешне он не менялся и даже говорил вполне связно, однако мысли его путались, и частенько в голове его приготовлялся такой винегрет, что он и сам не понимал, откуда что берется. В таком состоянии Владимира Сергеевича посещали самые выдающиеся идеи. Сейчас он подумал, как славно было бы поселиться всем вместе — Мухину, Портулаку и ему с Людочкой. Мухин будет продавать чай и зарабатывать на жизнь, Портулак писать стихи, Людочка ходить на работу, а он, Владимир Сергеевич, всем давать советы, а в свободные от этого занятия минуты — изобретать, изобретать, изобретать...

Кстати, об изобретениях. Возжаждав произвести на женихов — да и не женихов уже, а товарищей по общему быту и творчеству — неизгладимое впечатление, Владимир Сергеевич надумал показать, что он тоже не лыком шит, и повел всю компанию к себе в комнату. Сначала была продемонстрирована стоящая на кирпичах кабина цельнодеревянного автомобиля, вся в дырках от сучков, но зато с вкраплениями красного дерева, оставшегося от реставрационных работ; под кирпичи был подложен то­пор — видимо, для лучшей устойчивости.

Результаты реставрационных работ тоже были предъявлены, для чего все переместились в Людочкину комнату. Здесь стояла тяжелая купеческая мебель, разбавленная парой игривых козеток в стиле рококо, и книжный шкаф с косыми полками, левая сторона которого была изрядно выше правой. Когда-то Владимир Сергеевич ку­пил по дешевке в комиссионном магазине два разновеликих разбитых шкафа и в ходе реставрации соединил их в одно неимоверное сооружение. Левая половина гибрида была красного дерева; именно ее детали украсили деревянный автомобиль. Сбоку на шкаф кнопкой была прикреплена вырезанная из журнала бумажная иконка с изображением девы Марии.

— Ваш папа — знатный краснодеревец, — сказал Портулак Людочке, но она никак не успела отреагировать на его замечание, потому что Владимир Сергеевич опять повлек гостей в свою комнату.

Он шел впереди, гордо выпрямив спину, пленившую скульптора Кербеля, и тащил под руку Бородавина. За ними следовали Портулак и Людочка. Последним, вяло перебирая руками по стене, двигался Мухин.

— Была у меня мечта, — сказал Владимир Сергеевич, расположив слушателей полукругом, — построить дачку по собственному проекту. Чтобы дом был, как башня, этажей этак в двенадцать, и на каждом этаже одна комната с откидной мебелью на крючках, как на морских судах. Вокруг башни я намеревался вырыть ров, наполнить его водой и разводить нутрий. Из ихнего меха, между прочим, можно шить шубы, а мясо ихнее полезно в высшей степени. Летом в этом рве плескались бы внучата... — Тут глаза Владимира Сергеевича разбежались в стороны, потому что одним он посмотрел на ухмыляющегося Портулака, а другим обвел квелого Мухина. — Но еще не вечер! И есть еще порох в моих пороховницах, — оптимистично продолжил он. — Вокруг дачки мы насадим ореховых деревьев — и фундук, и арахис, и миндаль, и грецкие. На эту оказию я изобрел незаменимый автомат. Вот!

Владимир Сергеевич нырнул под кровать и выволок оттуда нечто позвякивающее, состоящее из многочисленных шестеренок, велосипедной цепи и подвешенной к ней на шпагате килограммовой гири. Потом порылся в хламе на полу, нашел ручку от мясорубки и приладил сбоку своего агрегата.