Очень мелкий бес

— Именно так, — кивнул Каляев. — И вот, — он вздохнул, — когда Ивану исполнилось пятнадцать, его отправили на учебу в Москву. В штат слуг, сопровождавших молодого барина, был включен и Герасим. Правда, надолго в порфироносной столице Иван не задержался — наделав карточных долгов, он бежал в Петербург. Там он укрылся под чужим именем и проводил дни напролет в попойках, разврате и прочих увеселениях. В конце концов Тургенев-отец заплатил его долги, но пригрозил, что впредь не даст ни гроша. Иван сделал вид, что взялся за ум и поступил в Петербургский университет. Но лекции вместо него посещал Герасим. С возрастом их сходство отнюдь не исчезло, а, наоборот, стало бросаться в глаза, и стоило Герасиму надеть платье Ивана, так его все сразу принимали за барина. Иван с выгодой это использовал...

— Веймарская школа тургеневедов склоняется к тому, что проезжий гусар послу­ жил всего лишь ширмой и отец у них был все-таки общий, — сказал Верховский. — Отставной офицер Сергей Тургенев был еще тот ходок и вполне мог девушку эту... как ее?..

— Дуняша, — охотно подсказал Каляев.

— И вполне мог эту Дуняшу... — Верховский сделал неопределенный жест.

— Фу! Не ожидала от вас, Гай Валентинович, — сказала Паблик Рилейшнз, усмотрев в его движениях неприличность. — Ну и что же, молодой человек, было дальше? Вы очень забавно излагаете.

И Каляев с воодушевлением продолжил:

— Понемногу Иван удалил от себя всех слуг, приставленных отцом, и теперь ник­то не мешал ему эксплуатировать пытливый ум Герасима, который жадно поглощал знания и все вечера проводил за книгами. К восемнадцати годам у него прорезался слух, но он предпочел это скрыть — так удобнее было изучать жизнь во всех ее про­явлениях. К немоте он привык, а в чем-то даже она ему помогала. Вместо того чтобы тратить быстротекущую молодость на болтовню, Герасим облекал свои мысли, неизменно глубокие, в стихи и поверял их бумаге, не надеясь на публикацию. Каково же было его удивление, когда он увидел свои стихотворения «Вечер» и «К Венере Медицейской» в журнале «Современник» за подписью «И. Тургенев». Это Иван выкрал его рукопись и отнес в журнал в уповании на легкую пиитическую славу. По всем законам справедливости, литературный вор должен был быть изобличен, но — увы! Что мог Герасим? Разве что замычать обиженно... То были мрачные времена крепостного права, а он ведь был крепостным! Иван мог его продать, обменять на рысака или, скажем, расплатиться им за обед в ресторации, и тогда — прощай, учеба, прощай, университет! Даже пожаловаться Герасиму было некому: старики Тургеневы уже почили вечным сном, а Дуняша сгинула в лесу, собирая для молодого барина бруснику, морошку и голубику.

Верховский издал похожий на хрюканье звук и отвернулся к окну.

— Вот... — Каляев как будто потерял нить рассказа. — Да... Так они и жили: Гера­сим сочинял, а Тургенев паразитировал на плодах его вдохновения. В общем-то, Герасиму грех было жаловаться. Ему, крепостному да немому, никогда бы не удалось попасть в печать своими силами. А так у него, учитывая пробивной характер Ивана, всегда была возможность донести свои сочинения до людей. Не исключаю, что буквосочетание «И.Тургенев» он воспринимал не более как свой псевдоним.

— Так оно и было, — сказал Верховский. — Пселдоним. У Достоевского есть персонаж с замечательной фамилией Пселдонимов.

— Ну, о Достоевском мы уже поговорили, — заметила Паблик Рилейшнз.

—  Я вообще не понимаю, о чем это мы, — не вытерпела Людочка. — Какой-то литературоведческий ликбез, тогда как Виктор Васильевич...

— Вы, Людочка, правы, мы забылись немного, — согласился Верховский.

—  А я бы еще послушала, — сказала Паблик Рилейшнз. — Молодой человек так искусно заговаривает нам зубы.

— Я всего лишь пересказываю журнальную статью, — обиделся Каляев. — Если вам не интересно, так и скажите. Но я, между прочим, еще не добрался и до середины тургеневской биографии. Соль ее дальше, когда в жизни Тургенева, а значит, и в жизни Герасима появилась Полина Виардо. Они зажили втроем этакой шведской семьей. К тому времени перо Герасима окрепло, и Полина...

—  Доберетесь в следующий раз, — ядовито улыбнулась Паблик Рилейшнз. — Гай Валентинович, можно вас на минутку?

—  С вами, Изабелла Константиновна, хоть на край света, — ответил Верховский, и они удалились.

Людочка  плотно  притворила  за  ними  дверь,  подошла  к  Каляеву  и  негромко,  но выразительно сказала:

— Зачем, ну зачем вы уходите от разговора? Я не знаю, что вы там сделали: телепортировали их или загипнотизировали на расстоянии...

Каляев поморщился, словно у него внезапно заболела голова. Зазвонил телефон. Людочка отвлеклась, и он, воспользовавшись этим, стал продвигаться к двери, но тут Людочка обернулась и поманила его трубкой:

— Вас.

— Меня? Так ведь никто не знает, что я здесь, — изумился Каляев и подошел к телефону, предполагая нечто совсем уж гадкое.

— Это я, Муся, — сказали в трубке, и Каляев с опозданием вспомнил, что сам просил Кирбятьеву позвонить в издательство. — У вас есть что-нибудь новое об Эдике?

— Ничего.