— Перестань, Миша, дурака валять, — устало произнес Любимов, который опять приближался к состоянию апатии. — Нам нужно открыть вот эту дверь.
Последние слова были, видимо, обращены к подошедшему мастеру — потому что Людочка и Каляев услышали, как новый, совершенно незнакомый голос, витиевато выругавшись, сказал:
— Протяни палец, так вы всю руку отхватите. Я сантехник, а не слесарь или плотник. Мне унитазы чинить положено, а не вставлять и выставлять замки. Если я по доброте душевной согласился починить дверь, то это не значит, что я соглашусь ломать еще одну дверь, чтобы потом ее тоже чинить...
— Сколько? — прервал его излияния Любимов.
Сантехник не успел ответить, потому что Каляев, пытаясь встать поудобнее, зацепил локтем какие-то папки, и они упали на пол.
— Однозначно там кто-то есть! — воскликнул Похлебаев и постучал по двери. — А ну-ка выходите!
— Открываем? — шепотом спросил Каляев.
— Не надо! — непонятно на что надеясь, сказала Людочка.
Но Каляев уже нащупал задвижку, и они явились на свет.
— О, Боже! — Любимов взялся рукой за лоб и привалился к стене. — Так мы, надо полагать, — сказал он, сверля Каляева презрительным взглядом, — собираем материал для очередного любовного романа?
— И так, и этак! — с достоинством ответил Каляев.
— Олег Мартынович, я вам сейчас все объясню! — вскрикнула Людочка.
— Не надо, не надо мне ничего объяснять. Ничего мне не надо, ничего... — пробормотал директор, развернулся и пошел к себе.
— Олег Мартынович!.. — закричала ему вслед Людочка, но Любимов не обернулся.
— Действительно, пока не надо, — сказал, попыхивая трубкой, Вятич. — Иди к себе,
Люда! Пускай он успокоится...
— Это недоразумение, — попытался вызвать огонь на себя Каляев.
— Да уж... — усмехнулся Куланов. — Были когда-то и мы рысаками!
— Вы бы, молодой человек, помолчали! — добавил Похлебаев.
А слесарь-плотник-сантехник ничего не сказал. Почесал стамеской затылок и по шел прилаживать дверь в кабинет Игоряинова.
Через час после описанных событий Каляев позвонил в дверь кирбятьевской коммуналки. Муся встретила его в розовом кимоно, расшитом серебряной нитью. Пока они шли по темному коридору, вдоль стен которого едва угадывались какие-то предметы, она не проронила ни слова. И даже доведя Каляева до своей комнаты, не стала торопить разговор. Что и говорить: выдержка у Муси имелась — не зря носила она милицейские погоны.
Каляев положил свои полотенца на журнальный столик, сел в кресло, закурил и сказал:
— Дело, возможно, серьезное... — Он замолчал, надеясь, что Кирбятьева натолкнет его на какую-нибудь мысль, но русская Агата Кристи сидела, соединив губы в ниточку, и Каляеву пришлось продолжать: — Раз Эдик до сих пор не нашелся, — он выпустил пару аккуратных дымных колечек, — то, стало быть, ему помогли потеряться. Вся надежда на ваши возможности. — Он кивнул на китель, небрежно брошенный на диване.
— Дайте мне сообразить... — сказала Кирбятьева. — Так! Кому он мог перейти дорогу?.. Кому он мог помешать, такой тепличный, беспомощный?..
— У него была идея какого-то журнала. Может быть, что-то связано с этим? — на ходу стал выдумывать Каляев. — Там возникли какие-то спонсоры. Журнал, по расчетам, получался убыточный, и спонсировать его хотели, естественно, для того, что бы отмывать деньги. И эти бандиты могли... Не так разве?..
— Это я во всем виновата!.. — сказала Кирбятьева и неожиданно пустила слезу. — Никакие это не бандиты, не спонсоры, это он от меня ушел...
— Можно позвонить? — прервал ее Каляев, испугавшись, что Муся начнет рассказывать о своих взаимоотношениях с Эдиком.
Телефонный аппарат стоял на маленькой тумбочке возле письменного стола, все пространство которого занимали ровные бумажные стопочки; поверх каждой скрепками были приколоты карточки с надписями: «Верстка», «Корректура-1», «Корректура-2», «Текущее», «Идеи и замыслы», «Служебные бумаги», «Разное», а также «Волк приходит в полночь», «Смерть приходит и уходит» и «Караван идет в никуда». Под последними тремя, вероятно, скрывались новые сочинения Марины Ожерельевой. По организации все это напоминало дерево каталогов на экране компьютера.
Каляев позвонил Феде Буркинаеву; у того, однако, трубку не сняли. Тогда он набрал код Новосибирска и через секунду услышал Прохоренкова.
— Привет! — радостно закричал Каляев. — У тебя все нормально?!
— В общем и целом, — ответил Прохоренков и стал оправдываться: — Слушай, старик! Твоя повесть задерживается ненадолго, у нас тут с бумагой напряженка, и типография цену заломила, но ты не переживай. Месяц-другой, и все будет на мази!
— Да я не за этим, — сказал Каляев. — Я... узнать, как ты там. Значит, все у тебя нормально?
— Да вроде, а что такое?
— Ничего, просто так. Кстати, ты с Максимовым контактов не имел?
— Я уже год, как ничего о нем не слышал.
— Вот и я, — сказал Каляев. — Даже телефон его потерял. Не дашь?
— Дам, конечно. А что такое?
— Ностальгия по прежним временам заела. Хочу всех наших ребят собрать.
— Всех уже не соберешь... Ты про Диму Каплю знаешь, наверное...