Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

О других возможных соперниках правителя Бориса Федоровича гово­рили гораздо менее. Особенно мало шансов было у царского оружничего Б.Я. Вельского. Насколько можно судить о характере этого человека, он представляется типичным политическим карьеристом, легко идущим на беззаконие. В 1584 году его обвиняют в том, что он желал путем насиль­ственного переворота передать московский престол помимо старшего брата Федора младшему Димитрию. В 1598 году о нем рассказывают, что он сам назойливо выступал претендентом на престол. В 1600 году против него возникает обвинение, что он затевал что-то против Годуно­ва на южных границах государства, в Цареве-Борисове, который ему было поручено построить и укрепить. Если присоединить к этому еще обвинение, что он умертвил своего благодетеля царя Иоанна Грозного, то наберется достаточно данных, чтобы составить себе понятие о том, как оценивали современники нравственные достоинства Богдана Вель­ского. Не будучи ни боярином, ни даже окольничим, происходя из второ­степенного служилого рода Плещеевых, он мог только по исключитель­ной дерзости своей мечтать о троне. Один слух о подобных претензиях, если даже он был и неоснователен, должен был раздражать и Борйса и прочую знать. Наконец, последний из соперников Бориса, кн. Ф.И. Мсти­славский, имел гораздо более данных считаться в числе претендентов. Его бабка была двоюродною сестрою Ивана Грозного, а отец бывал не­изменно первым среди бояр этого царя. Но мы уже однажды видели, что бояре невысоко ценили породу Мстиславских и находили, что "велики­ми" их учинил Грозный не по отечеству, а своим жалованием, по родству. К тому же Мстиславские пошли не от Рюрика, а от литовского Янутия и не были коренным московским родом65.

Таким образом в решительную минуту царского избрания, когда Бо­рису оставалось сделать последний шаг к той заветной цели, к которой он давно и так обдуманно приближался, Борис должен был узнать, что общественное мнение не его одного прочит в цари. Против него постав­лена была семья Романовых, рядом с его именем произносилось имя Вельского и князя Мстиславского, шли даже какие-то слухи о Максими­лиане. Не считая Максимилиана, кандидатура которого вряд ли имела се­рьезный смысл среди собственно московских людей, из русских соперни­ков Бориса, кажется, один лишь Мстиславский определенно устранился от борьбы, остальные же не сразу уступили Борису. Заключаем это из донесений немецких и литовских агентов. Мы уже видели, что А. Сапега в январе 1598 года имел сведения о возможности даже кровопролития во время царского избрания; если это опасение не было основательным, оно все-таки свидетельствовало о смутном настроении умов и о тревож­ных ожиданиях. В начале февраля до А. Сапеги доходит уже слух о том, что Годунов поссорился с боярами и что Федор Романов бросался на него с ножом. Агенты Сапеги сначала довели его до уверенности, что именно этот Романов, а не Годунов скорее всего будет избран на престол, и лишь постепенно убеждался Сапега в том, что у Годунова сильная партия и большие шансы. Передавая об этом в середине февраля Хр. Радивилу, он замечает, что московские вельможи желали бы избрать на царство Фе­дора или Александра Романовых, но что простонародье (pospolity czlowiek) и стрельцы предпочитают Годунова и что поэтому московские люди никак не могут сговориться и между ними большой раскол и раз­дражение. Немногим позднее из Пскова писали о Московских делах и в Германию, что Годунов воцарился насильно (mit gewalt) и что в послед­ние две недели (т.е. в первой половине февраля) в Москве произошла великая смута из-за царского? избрания: вельможи (die vornembsten) не желают признавать Годунова царем. Эта смута передалась и в области: многие будто бы уклонились от присяги новому царю, и между прочим братия Псково-Печерского монастыря, которую привели ко кресту уже мерами принуждения.