Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Итак, не позднее 1594 года начали в Москве думать о предстоящем прекращении династии: Борис начал рядом с собою "объявлять" своего сына Федора, а А. Щелкалов беседовал с Варкочем о штирийском эрц­герцоге. Сколько-нибудь определенные шаги всяких претендентов были невозможны, пока не выяснилось поведение царицы Ирины. Когда же она удалилась от царства в иноческую келью, оказалось, что сан монарха у Бориса Годунова желали оспаривать Романовы и Вельские, а общест­венное мнение указывало еще как на возможных кандидатов на Ф.И. Мстиславского и Максимилиана. Трудно сказать точно, какие фор­мы принимала избирательная борьба, но по всей видимости она была горяча и упорна. Конечно, эту именно борьбу с таким сокрушением вспо­минал в своей "прощальной грамоте" патриарх Иов, когда говорил о промежутке времени между смертью царя Феодора и воцарением Бо­риса, что его, стоявшего на стороне Бориса, постигли в те дни "озлобле­ние и клеветы, укоризны, рыдания-ж и слезы". Чувства не улеглись даже и после того, как Бориса нарекли царем и, казалось, дело было окончено бесповоротно. Спустя около двух месяцев после наречения Годунова на­шли нового ему соперника в лице Симеона Бекбулатовича и подняли шум, испугавший Бориса. Все озлобления, клеветы и укоризны выбор­ной горячки, кажется, не трогали прямо земского собора, а развивались, так сказать, за его спиною, в народе. Это заметил уже В.О. Ключевский, комментируя "повесть 1606 года". "Этот тенденциозный рассказ, - гово­рит он, - дает пенять, что агитация, затеянная клевретами Годунова, ве­дена была прямо в народной массе мимо собора и не коснулась его соста­ва, не имела целью подбора его членов, подтасовки голосов. Но она за­ставила собор выпустить из своих рук решение вопроса и отдать его на волю народа, поднятого агентами Годунова". Насколько это справедливо относительно агитации клевретов Бориса, настолько же справедливо и по отношению к другим претендентам. Особенно ясно это в деле Симео­на Бекбулатовича, имя которого было поставлено уже не против одного царя Бориса, но и против земского собора в то время окружавшего из­бранного им царя и солидарного с ним. Понятно при этих соображениях, почему Борис так дорожил торжественною формальностью при своем избрании и венчании, пышным текстом избирательной грамоты, мелоч­ною предусмотрительностью текста присяги. В этом он видел одно из средств укрепиться в новом достоинстве. Он даже искал в этом содейст­вия у церковной власти и прибегал к покровительству самой святыни. Присягу ему приносили в церквах, у мощей и чудотворных икон, в при­сутствии высшего духовенства. Избирательную грамоту спрятали в раку мощей святителя Петра. Особое соборное определение утверждало Бо­рисово избрание и грозило проклятием всякому, кто решился бы "отлу­читься" от нового государя и его избравших. В тексте присяги, в конце, была также фраза, обрекавшая проклятию всякого, кто преступил бы верность царю Борису. Не простою подозрительностью и мелочностью, как думает С.М. Соловьев, вызваны были все эти предосторожности, но условиями воцарения Бориса. Новый царь, вступая на царство, знал, что не все одинаково желают ему повиноваться68.