Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Такого же рода подозрение погубило и семью Романовых. Хотя ни из чего нельзя заключить, чтобы правительство Бориса предъявило Ники­тичам обвинение именно в том, что они хотели покуситься на власть царя Бориса, однако на такой характер подозрений против Романовых указы­вает уже то обстоятельство, что старшего брата из Никитичей, Федора, Борис велел постричь в монахи, - мера, которая действительнее прочих лишала невольного постриженника возможности выступить на полити­ческое поприще в качестве претендента на власть и сан. С другой сторо­ны, даже в официальных сношениях негласно допускались намеки на по­литические притязания Романовых. Так, один из простоумных приставов, бывших при Романовых, упоминал в своем отчете начальству, как он высказывал В. Романову, что они "злодеи, изменники, хотели царство достати ведовством и кореньем". Задолго до разгрома романовского дво­ра учрежден был надзор за братьями Романовыми, и Борис вызывал и поощрял доносы и "доводы" на них: "всех доводчиков жаловаше больше - Федоровых людей Никитича Романова с братьею". По доносам делали аресты: :имаху у них людей многих" и некоторых даже пытали. Но люди не ведали ничего "за своими государями", пока не нашелся предатель Второй Никитин Бартенев. Он происходил из государевых служилых вотчинников Бартеневых, сидевших гнездом в Сурожском стану Мос­ковского уезда, с государ *.вой службы он ушел во двор Федора Никити­ча, а затем стал казначе

im

у Александра Никитича. Этот боярский хо­лоп, вероятно, желая возвратиться на государеву службу, средством для этого избрал донос. Он донес, как говорят, облыжно, что его "государь" Александр Никитич держит у себя "коренье" (это коренье сам Бартенев подложил будто бы в хозяйскую казну). Коренье нашли, Романовых аре­стовали, допрашивали, даже приводили к пытке, и князя Ивана Черкас­ского с ними. Родню Романовых - Черкасских, Сицких, Репниных, Шес- тунова, Карповых, Шереметевых - также привлекли к делу. Допрашива­ли и пытали их холопов. Образовался, словом, обширнейший розыск, для которого пресловутое "коренье" послужило, очевидно, только точ­кою отправления. Невозможно допустить, чтобы одни волшебные ко­решки, без других улик, послужили достаточным основанием для обвине­ния целого родственного круга лиц, принадлежавших к высшему слою служилого класса, лиц, влиятельных и популярных, связанных узами кровного родства с только что угасшею династией, к которой Борис ис­поведовал такую благоговейную преданность. Очевидно, что Годунов с его думцами-боярами доискался чего-то более серьезного, чем кореш­ки. Одни корешки в казне Александра Никитича не привели бы к цар­ской опале все "племя" виновного, как бы строго ни выдерживали свой­ственный тому времени принцип групповой ответственности. Происшед­шее одновременно с опалою Романовых удаление В. Щелкалова, всегда близкого к племени Никиты Романовича, указывает на то, что предме­том обвинения служило не простое ведовство, а нечто более сложное, выходившее за пределы личного или узкосемейного проступка. На то же намекает и инструкция, данная приставам, отправленным с осужден­ными "изменниками" в места их ссылки, - писать государю про тайные государевы дела, что проявятся от его государевых злодеев и изменни­ков. Не лишено значения, что, по неоднократному свидетельству источ­ников, не столько самому Борису, сколько боярам его принадлежало первенство в преследовании романовского круга, - знак, что деятель­ность этого круга, вмененная в преступление, трогала не одного Бориса: за ведовство вряд ли кто стал бы особенно настаивать против Никитичей и искать их голов. А между тем, по Новому Летописцу, "бояре многие из них, аки зверие, пыхаху и кричаху". Сам Федор Никитич в ссылке гово­рил: "бояре мне великие недруги: искали голов наших, а иные научали на нас говорите людей наших, а я сам видал то не одиножды". "Погибли мы напрасно, без вины ко государю, в наносе от своей же братьи, - жаловал­ся Василий Никитич, - а они на нас наносили не узнався, а и сами они по­мрут вскоре, прежде нас". Вряд ли здесь было проявление личной злобы и мести против семьи Романовых. Ниоткуда нельзя было заключить, чтобы у Романовых была с кем-либо частная вражда или неприязнь, на­против, уже тогда популярность Никиты Романовича и его рода была за­креплена песнями про Грозного царя. Только политическая рознь, по нашему мнению, могла на Романовский круг вооружить бояр другого, в данном случае годуновского, круга. Люди, связавшие свои успехи с гос­подством Бориса, могли бояться деятельности враждебных Борису или далеких от него бояр, в том числе и братьев Никитичей, так как было из­вестно, что очень и очень многие бояре не примирились с воцарением Бориса69.