Если бы боярам удалось привести в исполнение их замыслы и осуществить предположенную ими унию с Речью Посполитою, договор 17 августа составил бы предмет их гордости. Без сомнения, он был обдуманно составлен и точно определял основания политического порядка при новой иноземной династии. Но обстоятельства не дозволили боярской думе остаться во главе положения. У бояр не было силы и влияния, чтобы сдержать и подавить народное движение в Москве, и бояре боялись распущенной московской толпы, в которой замечалась наклонность к Вору. Московский гарнизон, численность которого Жолкевский полагал свыше пятнадцати тысяч, быстро таял оттого, что приходилось из его состава выделять большие отряды для сопровождения посольства к королю и для "посылок" в города. С другой стороны, и в самом гарнизоне были ненадежные для бояр элементы. Тотчас после договора с Жолкевским, "на третий день по крестном целовании", начались отъезды из Москвы к Вору. Дворяне Михайло Богучаров и Федор Чулков "с товарищи" и многие другие убежали из Москвы к самозванцу и старались "иных московских молодших людей на зло нриводити". Единственной твердой опорой только что установленного порядка боярам представлялись войска Жолкев- ского. Когда окончились хлопоты по отправлению послов и их огромной свиты к королю, бояре поставили на очередь вопрос о занятии московских крепостей "литвою". По русским воспоминаниям, начали об этом "мыслить" какие-то "от синклит четыре человека", а по польским, особенно красноречиво говорил об этом И.Н. Романов, "яко человек добрый, правдивый". Обсудив дело и убедив патриарха допустить "литву" в столицу, бояре открыли Жолкевскому ворота Кремля. Последствия такой оплошности не замедлили сказаться. Не бояре стали владеть делами в Москве, а то войско, из которого они думали создать себе опору и орудие. В Москве водворилась военная диктатура польских вождей, под тисками которой бояре, по их словам, "в то время все живы не были". Это был естественный исход из того политического хаоса, в каком находилась тогда Москва. Хотя и небольшая численно, но организованная сила польско-литовского войска до времени сознавала себя единственной действительной силой в Москве и служила, конечно, не московским боярам, а своей родине и собственным интересам191.