Одиссей Полихроніадесъ

Эта крайняя вжливость консула была такъ неожиданна, что Зельха отъ нея смутилась гораздо больше, чмъ отъ подозрній его въ неестественномъ цвт лица; она вдругъ, покраснвъ, вспрыгнула ему опять на колни и, обнимая его обими руками, воскликнула:

— Ничего, паша мой! Ничего, эффенди! Въ этомъ нтъ вреда мн, — и поцловала его въ щеку такъ весело и искренно, что вс громко и весело засмялись.

— Какой демонъ эта двчонка! — воскликнулъ съ восторгомъ Куско-бей.

— Аферимъ, дочь моя, благодарю тебя, — сказалъ австріецъ, самъ отъ души смясь этой милой ея выходк, и положилъ ей еще большую монету.

Г. Бакевъ былъ очень занятъ какою-то бесдой съ Бакыръ-Алмазомъ, и, когда Зельха подошла къ нему, онъ съ досадой отстранилъ ее и, бросивъ ей на тамбуринъ деньги, сказалъ:

— Иди дальше.

Старый Бакыръ-Алмазъ, напротивъ того, посадилъ ее къ себ на колни, все продолжая разговоръ съ Бакевымъ, потомъ далъ ей денегъ и, потрепавъ рукой отечески по спин, сказалъ:

— Экая курточка знаменитая; на возвратномъ пути опять заходи ко мн.

Вроссо, Мессо, Исаакидесъ, — вс по очереди удостоились принять ее на свои колни; но Исаакидесъ и Мессо ничего не говорили и только улыбались игриво и противно; Вроссо же при этомъ замтилъ не безъ остроумія:

— Не слдъ бы отцу семейства обниматься съ тобою, моя прекрасная, но таковъ обычай древній, и г. Благовъ совтуетъ чтить обычаи.

Что касается до Несториди, то онъ, насупивъ строго брови и давая ей деньги, сказалъ:

— Я за то теб заплачу, чтобы ты только не подходила ко мн.

Она отошла и смотрла, къ кому еще итти.

Когда пришла очередь Хаджи-Хамамджи принимать привтствія молодой баядерки, онъ и за это дло взялся по-своему, очень прилично и умно; выдвинулся на край дивана, выставилъ одно колно впередъ, посадилъ ее осторожно на самый кончикъ, подальше отъ себя, и, глядя на нее томно и серьезно, повелъ съ ней основательную бесду на турецкомъ язык; посл каждаго ея отвта онъ клалъ ей по монет, всякій разъ прибавляя цнность.

— Садись, моя дочь, милости просимъ. Скажи, сколько теб лтъ? (и положилъ одинъ піастръ).

Зельха, съ неудовольствіемъ взглянувъ на этотъ піастръ, сказала:

— Шестнадцать, — и хотла уйти, но Хаджи-Хамамджи вжливо придержалъ ее, не спша и не сводя съ нея взоровъ, вынулъ пять піастровъ и спросилъ:

— Очень хорошо. А отецъ у тебя есть?

— Нтъ, отца нтъ, — отвчала Зельха смягчаясь.

— А валиде есть?

— Валиде? — съ удивленіемъ спросила Зельха. И, обращаясь къ матери, которая все еще сидла въ углу, закричала ей громко: — Смотри! Что это онъ говоритъ валиде, что такое валиде?

Хаджи-Хамамджи объяснилъ ей, что валиде значитъ то же, что и нене (мать), и положилъ десять піастровъ.

Зельха припрыгнула радостно и воскликнула: — А! Нене! Вотъ моя нене, видишь этого стараго человка, который тамъ сидитъ.

Старуха тоже радовалась изъ своего угла на красоту и успхи дочери.

— А гд ты родилась, дочь моя?

— Нене, гд я родилась? — вскричала Зельха.

— Она родилась въ Трикал, — сказала мать.

— А, въ Трикал! Прекрасное мсто, — сказалъ Хамамджи, — земля тамъ очень хорошая.

— Какой курьезный человкъ! Аджаибъ-Адамъ! — воеклицала Зельха, продолжая прискакивать отъ удовольствія. — Ну, спроси у меня еще что-нибудь; я теб все скажу.

— Все скажешь? — спросилъ Хаджи-Хамамджи. — Прекрасно. А женихъ у тебя есть?

— Ба! жениха нтъ у меня. (И она подставила ему опять тамбуринъ.)

— Не дамъ теперь теб ничего, пока ты не скажешь мн, кого ты любишь. Какого молодца? Какого джигита?

— Тебя люблю, — сказала Зельха.

— Меня? нтъ, это ложь, и я не дамъ теб за это ни піастра. А ты, прекрасная двушка, скажи мн прямо, что ты имешь въ душ. Я теб за это золотую лиру дамъ. Скажи, кто больше всхъ теб здсь нравится? Но я хочу поврить, я хочу, чтобъ это было похоже на правду.

Зельха съ недоумніемъ обвела взоромъ все собраніе; взглянула и на Благова (я все еще стоялъ за высокою спинкой его кресла и не видалъ его лица).

Вс съ улыбками, съ нетерпніемъ, почти съ безпокойствомъ слдили за ней… Слдилъ и я. Наконецъ Зельха обратилась къ матери и еще разъ пожала плечами.

— Что я скажу?

— Скажи, скажи! Вреда тутъ нтъ. Кто здсь прекрасне всхъ, кого ты больше любишь? — ободряла ее мать.

Зельха еще подумала, еще посмотрла то на Благова, то на другихъ и вдругъ съ ребяческою радостью, соскочивъ съ колнъ ракійскаго купца, стала посреди комнаты и громко воскликнула, указывая на меня пальцемъ:

— Его люблю! Его! Одиссей всхъ лучше, Одиссея!..

Пріемная задрожала отъ хохота, отъ рукоплесканій, отъ криковъ:

— Браво, Зельха! Аферимъ! Браво!.. Вотъ здравый выборъ!.. Да! «два нжныхъ цвточка юности»… Молодецъ, Одиссей!.. — кричалъ Коэвино.

Я какъ только могъ быстре спустился на полъ за спинку консульскаго кресла, чтобы скрыть тамъ мое смущеніе. Г. Благовъ, нагнувшись, поднялъ и вывелъ меня, смясь надо мной, оттуда.

— Онъ герой дня теперь, — замтилъ про меня Вроссо.

— Вы счастливы на мусульманокъ, — сказалъ мн благосклонно австрійскій консулъ.