Одиссей Полихроніадесъ

— Не избалуйте, не испортите его такъ рано! — сказалъ чей-то голосъ изъ толпы. И я узналъ, конечно, голосъ моего загорскаго наставника Несториди.

Я стоялъ, сложивъ смиренно руки спереди и лицемрно опуская очи, но… тщеславіе уже вселилось въ меня… И я самъ не зналъ, какого рода было мое смущеніе. Смущеніе истинной стыдливости или волненія радости, что я играю такую важную роль и въ такомъ высокомъ для меня кругу…

Однако вскор вс оставили меня въ поко. Музыкантовъ отпустили надолго отдохнуть внизъ, и шумъ утихъ.

Гости разошлись по разнымъ комнатамъ. Благовъ увелъ въ кабинетъ Ашенбрехера и что-то шепталъ тамъ ему. Киркориди бесдовалъ солидно съ нсколькими архонтами о коммерческихъ длахъ.

Коэвино, который такъ долго крпился и такъ долго молчалъ въ этотъ вечеръ, желая сохранить больше достоинства и величія предъ архонтами, наконецъ измнилъ себ. Увидавъ, что Ашенбрехеръ ушелъ изъ пріемной и что даже мусульманъ нтъ боле въ комнат, онъ окружилъ себя нсколькими слушателями и говорилъ съ восторгомъ объ одномъ своемъ новомъ открытіи.

— Меня тснилъ до сихъ поръ узкій патріотизмъ Эллады… Но теперь и я понялъ, что и я патріотъ; патріотъ великій, изступленный… Моя родина, мой очагъ теперь — православіе. Вотъ мощный, необъятный патріотизмъ! Ты протестантъ? Прочь! ты не будешь со мной въ раю вмст! Ты турокъ, папистъ?.. Прочь!.. А ты сербъ? О! иди сюда, братъ мой! Ты будешь со мной вмст въ раю… Ты русскій? — Будешь! Ты валахъ? — Ты будешь!.. Иди сюда, о возлюбленный мой!..

Слушатели вторили ему дружелюбно.

Г. Бакевъ долго ходилъ по зал съ Хаджи-Хамамджи подъ руку; онъ съ увлеченіемъ жаловался ему на Бреше и спрашивалъ: «Скажите, что жъ мн было длать?»

Хаджи-Хамамджи почтительно и внимательно слушалъ его, подставляя ухо, и соглашался, что длать было нечего.

Потомъ, когда г. Бакевъ оставилъ ракійскаго купца, къ этому послднему подошли Исаакидесъ, Вроссо, Несториди и Арванитаки, подошелъ и я послушать. (Смотрть уже было не на что: она ушла внизъ.)

Несториди спросилъ вполголоса:

— Что жъ, господинъ Хамамджи, какъ вамъ понравился амфитріонъ нашъ?

— Уральскій росскій?

 — спросилъ Исаакидесъ, напоминая вчерашнюю бесду.

— О, нтъ! — отвчалъ Дели-Петро значительно и тихо. — О, нтъ… велико-росскій, велико-росскій…

— А тотъ, Бакевъ? — шепнулъ ему почти на ухо Вроссо.

Дели-Петро еще тише и бросая поочередно на всхъ насъ свой любимый многозначительно-томный взоръ повторилъ нсколько разъ:

— Малый росскій, малый росскій… Я нахожу, что малый росскій.

Конечно, всмъ стало очень смшно это слышать, и вс мы чувствовали, что въ этой острот большая правда.

Такъ время шло до ужина…

Меня кавассы и Кольйо позвали помогать въ столовую, и я съ радостью тоже носилъ посуду и накрывалъ столъ. Все было хорошо, но Бостанджи-Оглу опять и тутъ смутилъ меня. Онъ таинственно отозвалъ меня въ сторону и шепнулъ мн:

— Не видалъ ты, бдный, какъ у консула измнилось лицо, когда эта пропащая двчонка на тебя, а не на него указала, что ты лучше всхъ!..

— Поди ты, — сказалъ я ему съ досадой. — Господинъ Благовъ даже не удостаиваетъ заниматься такими пустяками. У тебя все злое на ум! А у него званіе высокое, и онъ можетъ быть стыдился при народ, чтобъ она въ угоду ему на него не указала… Она еще дитя!

— Дитя! — возразилъ онъ съ гнусною, циническою усмшкой. — Весь баталіонъ низамовъ, я думаю, знакомъ съ ней… Я человкъ тертый и знаю вс дла… А ты еще дуракъ…

Я разсердился и самъ выбранилъ какъ умлъ хуже этого во всемъ противнаго мн человка, удалился отъ него къ моимъ добрымъ кавассамъ и слугамъ — помогать имъ въ хозяйств.

Хозяйничая однако въ столовой, я нсколько времени былъ озабоченъ вопросомъ, кому больше врить: ему, Бостанджи-Оглу, или Кольйо, который говоритъ, что все это ложь, а что нтъ ничего…

И я ршилъ, что надо врить Кольйо, потому что онъ добрый и честный и все про консула лучше знаетъ и еще… потому… вроятно, что мн самому было пріятно такъ

врить.

За ужиномъ все было хорошо: и кривой поваръ постарался, и всего было въ обиліи, и гости вс были очень веселы. Даже молчаливые и тихіе люди говорили и шутили на этомъ дружескомъ пиру. Враги примирились, и серьезныя рчи прерывались смхомъ, а смхъ смнялся радостными возгласами и заздравными кликами.

Коэвино сидлъ рядомъ съ Куско-беемъ и громко хохоталъ, потому что Куско-бей шепталъ ему что-то забавное.. Докторъ радовался и восклицалъ: «А! браво! А! и давно говорилъ, что ты умешь веселиться, что ты именно то, что у насъ называется чурисъ89! Настоящій янинскій чурисъ!.. Браво!..»

Смиренный Арванитаки и тотъ съ оживленіемъ простиралъ руки къ Бакыръ-Алмазу, который сидлъ напротивъ его, и восклицалъ: «Не слдуетъ вамъ такъ пристыжать насъ пьющихъ и пить такъ мало… Я донесу на васъ сейчасъ господину Благову…»

Наконецъ Несториди (вроятно сознавъ невжливость своего утренняго намека о «ложныхъ друзьяхъ» и желая загладить ее) всталъ, поднялъ стаканъ и сказалъ такъ: