Одиссей Полихроніадесъ

— Ты смяться посл надо мной не будешь?

Я съ жаромъ поклялся ему, что не буду.

Тогда Кольйо, поднявъ широкій рукавъ, обнажилъ до плеча свою сильную руку, и я увидалъ на смуглой кож ея синюю елочку, или палочку, отъ которой шли въ стороны вточки. Это изображало непоколебимый кипарисъ; а внизу была тоже синяя меланхолическая подпись:

Ахъ! Вахъ!День и ночь гуляю,Все тебя не забываю!!.

— Видлъ? — спросилъ Кольйо, опуская рукавъ и красня.

— Видлъ, — отвчалъ я, тоже отвращая взоры мои, чтобы не стснять его.

А Кольйо прибавилъ съ глубокимъ, глубокимъ вздохомъ:

— Что длать! Всякій человкъ находитъ въ этихъ вещахъ свое удовольствіе.

Я сталъ просить его разсказать, что значитъ это воспоминаніе, разсказать мн для нравственной пользы моей, но Кольйо ршительно отказался.

— Нтъ, Одиссей! нтъ! Не проси меня! Этого я сдлать не могу!

И онъ почти съ изступленіемъ прижалъ руку къ груди и, поднявъ глаза свои къ небу, воскликнулъ:

— Вотъ теб Богъ мой! это невозможно… И ты оставь меня теперь…

Съ этими словами онъ поспшно удалился; а я, погоревавъ еще, пошелъ медленно наверхъ, думая: что-то будетъ!..

Но за обдомъ все внезапно и легко разршилось само собой.

Г. Бакевъ собирался узжать въ Арту и Превезу. Ему посл исторіи съ Бреше оставаться въ город было тяжело, и Благовъ самъ, понимая это, далъ ему порученіе хлопотать тамъ о вознесеніи колокола на колокольню, перваго христіанскаго колокола въ эпирскомъ город… Консулъ общалъ ему прислать за нимъ нарочнаго гонца, если Бреше не получитъ предписаніе извиниться.

Но чрезъ этотъ отъздъ уменьшилось количество рукъ въ канцеляріи, и Благова это тревожило.

Разговаривая объ этомъ за обдомъ, онъ какъ-то пристально вглядывался нсколько времени въ меня и потомъ, обратясь къ Бостанджи-Оглу, спросилъ его, сколько будетъ листовъ въ статистик, которую приготовилъ еще въ Загорахъ отецъ мой. Бостанджи-Оглу сказалъ, что очень много.

Тогда они разочли вс вмст, и консулъ сказалъ:

— Съ завтрашняго дня ты, Бостанджи, начни переводить это по-французски; каждый день подавай мн поправлять поутру, а вечеромъ Одиссей будетъ переписывать переводъ на хорошей депешной бумаг начисто… и будетъ опять мн же на просмотръ приносить на слдующій день. Такъ мы вс будемъ заняты, и все скоро кончимъ.

Потомъ онъ спросилъ у меня, не будетъ ли этотъ трудъ мшать моимъ школьнымъ занятіямъ? Я сказалъ, что не помшаетъ нисколько, если число листовъ въ день не будетъ слишкомъ велико.

Тогда консулъ спросилъ:

— Будетъ ли Одиссею этой работы недли на дв?

— Будетъ на мсяцъ, — сказалъ Бостанджи-Оглу.

— И прекрасно! — сказалъ Благовъ. — Если хочешь, я теб сегодня золотыхъ три за это казенныхъ впередъ дамъ, такъ какъ я теб общалъ.

Что мн было сказать на эту высокоблагосклонную почтенно-пріятную рчь благодтеля!..

Я до того былъ пораженъ радостью, услыхавъ, что не только этими заботами о переписк устраняется для меня всякая мысль объ изгнаніи изъ консульства, но напротивъ того, грозная туча, нависшая на моемъ горизонт, неожиданно разршается злато-плодотворнымъ дождемъ Данаи, — что я не могъ уже владть собой отъ порыва внезапной радости и, вскочивъ за обдомъ со стула, воскликнулъ:

— Я не нахожу словъ, чтобы выразить вамъ мою живйшую благодарность, сіятельный господинъ консулъ мой!..

Вс, и Благовъ, и Бакевъ, и Бостанджи-Оглу, и даже Кольйо засмялись…

Я, смущенный немного этимъ, но все-таки счастливый, слъ опять; а г. Благовъ съ насмшливою улыбкой, оглядывая меня внимательно, замтилъ:

— Какъ деньги любитъ! Такъ его со стула даже кверху вдругъ подняло.

Опять смхъ, въ которомъ уже и я принялъ искреннее участіе…

Но мой смхъ былъ не тотъ смхъ, что у нихъ у всхъ; мой смхъ былъ трепетъ и хохотъ внутренняго праздника души моей…

На вторичномъ возвращеніи моемъ къ вечернему обду изъ школы, дйствительно, я нашелъ на стол моемъ нсколько черновыхъ листковъ статистики, переведенной Бостанджи-Оглу, очень разборчивымъ. Я обрадовался имъ какъ нкоему праву гражданства въ русской канцеляріи, убралъ ихъ и слъ къ отворенному окну съ видомъ на обнаженныя высоты.

День былъ сухой, зимній день; ясный, веселый и теплый… Слышалось уже приближеніе ранней весны юга; травка въ саду все больше и больше зеленла, и снга недавняго не видно было и слдовъ.

Высоты, которыя темнли величаво за городомъ предъ окномъ моимъ, были наши же загорскія высоты. Темною стной он начинаются тотчасъ же къ востоку за янинскимъ озеромъ и даже есть почти у самой вершины ихъ на склон къ городу маленькое, очень маленькое загорское селеніе Линьядесъ. Блые домики его и красноватыя черепичныя кровли были очень хорошо видны изъ консульскаго дома, и я каждое утро, вставая и творя молитву, глядлъ на нихъ, вспоминая съ чувствомъ, что дальше, дальше, за нсколькими такими высотами живутъ вс мои… Живетъ моя мать дорогая, и бабушка Евгенко Стилова, и Константинъ нашъ работникъ хорошій живетъ, и Елена служанка наша, вс т, которыхъ я съ дтства любилъ и которыхъ только однихъ я могъ любить безо всякой боязни, безъ колебаній и раскаянія.