Одиссей Полихроніадесъ

У меня остался въ памяти разсказъ отца моего про одного англичанина, которому жена измнила, потому что влюбилась въ другого человка. Когда англичанинъ убдился наврное въ измн жены, онъ сталъ каждое утро, уходя отъ нея, молча класть предъ нею на столъ небольшую сумму денегъ, въ указаніе ея непотребства и униженія, и такимъ средствомъ довелъ ее до отчаянія и преждевременной смерти.

У отца моего обыкновенно выраженіе лица было больше спокойное, доброе, немного даже равнодушное, но когда онъ разсказывалъ объ этой мести оскорбленнаго супруга, глаза его сверкали, и жестъ его былъ исполненъ выраженія: онъ дышалъ какою-то радостью гнва и сочувствіемъ мужу.

И мать моя, слушая это, стремительно и страстно восклицала:

— Хорошо онъ сдлалъ! Прекрасно… Такъ было нужно ей, скверной женщин!..

Мать моя, если и упоминала о такихъ людяхъ, какъ Коэвино или Гайдуша, или о такихъ исторіяхъ, какъ исторія доктора съ г-жей Арванитаки, то прежде всего она вспоминала о «грхопаденіи» и о томъ, какъ страшны были рчи той мертвой головы языческаго жреца, которая въ пустын отвчала на вопросы св. Макарія Египетскаго. «Ниже и глубже насъ, нвврныхъ и язычниковъ, и больше насъ несравненно наказаны на томъ свт христіане не по закону жившіе». Бабушка Евгенко не говорила ничего объ этомъ. Я не помню.

О политик, о высшей ли, о средней, или даже о самыхъ мелкихъ длахъ гражданскихъ говорили вс съ уваженіемъ, серьезно, съ тонкостью, глубиной, съ остроуміемъ, съ любовью…

И я, дитя своей страны и сынъ своихъ обычаевъ, и я стыдился и боялся той стрлки Эроса, которая такъ внезапно и вовсе не глубоко проникла въ неопытное сердце, и гордился чрезмрно, когда, садясь за столъ, бралъ въ руки «трость книжника-скорописца» и переписывалъ крупными французскими буквами самую ничтожную бумагу, напримръ такую:

«Monsieur l’Envoy'e!

«J’ai l’honneur d’accuser r'eception de la d'ep^eche que V. E. m’avez fait l’honneur… sub №…

«J’ai l’honneur d’^etre…»

А если случайно въ какомъ-нибудь подобномъ извщеніи былъ на поляхъ знакъ «ci-joint» или «ci pr`es» (%), то я возносился еще боле, ибо около года можетъ быть все думалъ, что этотъ (%) знакъ означаетъ совсмъ другое, что-нибудь очень секретное и условное, то-есть понимайте другое, не то, что я пишу… Напримръ, понимайте такъ: «Турецкая имперія въ Эпир на краю гибели… и прикажите мн только дунуть на это позорное и подгнившее зданіе азіатскаго варварства»…

Но мн и не нужно было искать длъ; дла эти, и политическія, и тяжебныя, и коммерческія, сами съ раннихъ лтъ искали меня.

Чрезъ нсколько дней посл моего водворенія въ консульств Кольйо привелъ ко мн въ комнату двухъ христіанъ изъ села (своей родины, Чамурья). Они пріхали жаловаться на нестерпимыя обиды, которыя терпятъ люди въ этомъ округ отъ мусульманскихъ беевъ и отъ продажной слабости янинскихъ властей, и въ случа нужды готовы были даже выселиться изъ своей страны. Не такъ давно было совершено тамъ турками ужасное преступленіе.

На дорог изъ города Фильятесъ къ селу Нивица, нсколько дней тому назадъ, въ большой ложбин, у дороги, найдены были три обезображенныхъ христіанскихъ трупа.

Одинъ былъ трупъ молодого и очень извстнаго въ томъ округ селянина Панайоти Чока. Онъ лежалъ съ головой, раздробленной пистолетнымъ выстрломъ въ упоръ. Видно было по положенію трупа, рукъ и головы, подъ которою была дорожная торба, что Панайоти убитъ былъ сонный на мст. Шагахъ въ десяти отъ него лежалъ старикъ, его родственникъ: у этого горло было перерзано ножомъ, носъ и щеки изрублены, и на рукахъ были глубокія раны, одежда его была изорвана. Должно быть онъ хотлъ бжать и защищаться. Третьяго спутника, который здилъ съ ними въ городъ, бднаго юношу Косту, долго не могли отыскать. Наконецъ увидали его трупъ подальше и пониже подъ высокой скалой на каменистомъ мст съ переломленною ногой; онъ былъ убитъ двумя выстрлами въ грудь навылетъ. Можно было догадываться, что онъ проснулся отъ перваго выстрла и, увидавъ, что старика ржутъ, хотлъ скрыться и спрыгнуть въ темнот съ высокой скалы, переломилъ себ ногу, и что убійцы нашли его, можетъ быть прислушавшись къ стонамъ, которыхъ онъ удержать не могъ.

Свидтелей не было ни одного. Но у всхъ христіанъ тотчасъ же подозрніе пало на молодого бея Джефферъ-Дэма, который претендовалъ на большую часть той земли, гд расположено было село Нивица. Подозрніе это укрпилось еще больше, когда неподалеку отъ трупа Косты нашли серебряную рукоятку отъ ножа Джефферъ-Дэма.

Что же означало это таинственное злодяніе?.. Джефферъ-Дэмъ былъ не разбойникъ, онъ былъ гордый дворянинъ, и на трупахъ осталось все въ цлости: деньги, серебряныя украшенія одежды, даже оружіе убитыхъ осталось нетронутымъ и было разбросано около нихъ на земл.

Исторія эта довольно длинная, но мн необходимо разказать ее…