Одиссей Полихроніадесъ

Пятьсотъ двицъ, одна моложе и красиве другой, и пятьсотъ отроковъ и юношей прекрасныхъ служили ему, веселили и развлекали его.

И двушки эти, и юноши были нарядны, разукрашены у него, въ шелку, въ червонцахъ, въ фустанеллахъ блыхъ, зимой въ шубкахъ, богато расшитыхъ золотыми узорами. Когда ему, подъ старость его, становилось иногда скучно, онъ выбиралъ самыхъ красивыхъ изъ юношей этихъ, заставлялъ ихъ веселиться и обниматься при себ съ двицами, а самъ сидлъ на соф, курилъ и любовался на нихъ.

Когда онъ халъ въ дорогу верхомъ, пшіе паликары бжали вокругъ него, и музыка играла, когда онъ приказывалъ.

Мн показалъ отецъ еще на башн у входа въ крпость изваянное изъ темнаго камня лицо человка съ усами.

Я спросилъ, что это значитъ? И отецъ сказалъ мн такъ: «Говорятъ, что внутри хранится голова одного смлаго разбойника, который опустошалъ страну; Али-паша изловилъ его, снялъ ему съ лица еще живому кожу, вставилъ отрубленную голову его въ стну и веллъ въ этомъ мст изобразить изъ камня его лицо, на вчный страхъ другимъ».

Грозное было то время. Не всякому такое время было подъ силу.

Мы ходили также на поклоненіе мощамъ мученика ныншняго вка, чтимаго святымъ, Георгія Новаго, Янинскаго, и въ домъ его сына, который только что женился на молодой двушк, одной изъ первыхъ красавицъ въ город. Тихая, кроткая и прелестная двушка.

Но еще ты знаешь ли, когда и какъ пріялъ свой недавній й свжій мученическій внецъ нашъ Георгій Янинскій? Боюсь, что ты забылъ о немъ, или даже вовсе и не знаешь этой новой славы твоего племени, славы смиренно погребенной въ тихихъ долинахъ нашего полудикаго Эпира… Боюсь, что классическіе мраморы древнихъ эллинскихъ Пропилей, отъ сосдства которыхъ ваша современная аинская жизнь все-таки не становится ни пышне, ни изящне, боюсь, что эти вчные мраморы угасили въ теб всякую искру любви къ инымъ проявленіямъ греческаго духа, къ тмъ суровымъ и вмст восторженнымъ примрамъ, которыхъ сіяло столько и въ циркахъ языческихъ царей, и въ тюрьмахъ византійскихъ еретиковъ-гонителей, и подъ грозою сарацинской, и подъ страхомъ еще недавней турецкой кровожадности, подъ страхомъ необузданнаго своеволія надменныхъ намстниковъ султана!..

Икона нашего эпирскаго святого ходатая за насъ бдныхъ и гршныхъ у престола Господня пишется по обычаю такъ: молодой паликаръ, въ обыкновенной арнаутской одежд, въ блой фустанелл и феск, покрытый багрянымъ

плащомъ, означающимъ его мужество, его царственную заслугу предъ церковью христіанской, стоитъ держа въ правой рук крестъ, а въ лвой пальму страданія. Рядомъ съ нимъ, на каменной стн, повшенъ полуобнаженный его же трупъ съ глубокою раной въ груди, источающей кровь. На неб дальнее сіяніе…

Я желалъ бы, чтобы когда-нибудь мою загорскую родную комнату украсила бы подобная икона того изящнаго русскаго искусства, которое намъ, грекамъ, такъ нравится и которое уметъ сочетать такъ трогательно для врующаго прелестную идеальность византійскихъ орнаментовъ, золотое поле, усянное матовыми цвтами и узорами, съ естественностью лика; сочетать выраженіе живое, теплое, близкое намъ, одежду и складки, полныя правды, съ вковою неподвижностью позы, съ нерушимыми правилами преданія и церковнаго нашего вкуса, которому такъ чуждъ и хладенъ кажется разнузданный идеалъ итальянскихъ церковныхъ картинъ… Я первый… не скажу, сознаюсь, о, нтъ!.. я съ радостью и гордостью скажу теб, что я могу любоваться на картину Делароша или Рафаэля, я могу восхищаться ими. Но молиться я могу лишь на икону

, какова бы она ни была, — бдной ли и мрачной нашей греческой работы, или русской кисти, въ одно время и щегольской, и благочестивой, и веселой, и строгой.

Такой бы кисти дорогую икону нашего святого эпирота я желалъ бы повсить въ моемъ загорскомъ жилищ, чтобы молиться предъ нею по вечерамъ, когда старикомъ сподобитъ меня Господь Богъ провести на родин хоть десять или двадцать послднихъ лтъ предъ страшнымъ и неизбжнымъ концомъ…

Св. Георгій жилъ въ тридцатыхъ годахъ нашего вка и былъ еще молодъ, когда смерть постигла его неожиданно. Онъ долго служилъ сеисомъ28 у богатыхъ турокъ. Турки его любили за его тихій и серьезный нравъ.

Въ Янин одинъ ходжа, увидавъ разъ, что онъ исполняетъ христіанскіе обряды, по злоб (а можетъ быть и по ошибк) обвинилъ его въ томъ, что онъ не христіанинъ от рожденія, но мусульманинъ, измнившій исламу. Георгій еще наканун былъ смущенъ предчувствіемъ и, ужиная вечеромъ съ семьей, всталъ вдругъ изъ-за стола и, воскликнувъ печально, что судьба его скоро свершится, вышелъ вонъ.