Одиссей Полихроніадесъ

Это занятіе было его отрадой въ старости и недугахъ; ибо бдный старикъ часто боллъ. Всмъ тмъ людямъ, которыхъ онъ хоть немного любилъ или уважалъ, онъ показывалъ картины, рисованныя акварелью по его заказу въ Константинопол, и объяснялъ подробно, какъ измнялись моды со временъ Османа Гази до султана Махмуда; объяснялъ, что съ теченіемъ времени для каждаго званія, чина и занятія опредлилась особая одежда вмст съ особыми правами; что ни великій визирь, ни рейсъ-эффенди31 чалмы не носили, а имли высокія коническія шапки, подобныя шапкамъ дервишей — Мевлеви; разсказывалъ, какъ самые фасоны чалмы у султановъ мнялись съ теченіемъ времени, и почему онъ находитъ, что красиве всхъ была чалма султана Селима III, который и самъ былъ первйшій красавецъ…

Въ длахъ же имъ самимъ правилъ диванъ-эффендиси32 Ибрагимъ-бей, его зять.

Гайдуша, которая знала все на свт, разсказывала намъ о томъ, какъ женился Ибрагимъ-бей на дочери Рауфъ-паши. Она была въ большой дружб съ арабкой, служанкой Ибрагима, и отъ нея узнавала все, что ей было угодно.

Рауфъ въ то время, когда въ первый разъ встртилъ Ибрагима, не былъ еще пашою, но занималъ уже значительную и выгодную должность. Онъ пріхалъ на короткое время въ Стамбулъ. Тамъ, однажды, пришелъ къ нему по длу отца своего молодой мальчикъ турокъ, софта33. Ему было всего пятнадцать лтъ. Рауфъ-эффенди въ эту минуту былъ голоденъ, и домъ его былъ далеко отъ той канцеляріи, въ которой онъ сидлъ. Онъ обратился къ другимъ туркамъ, сидвшимъ съ нимъ, и сказалъ: «Знаете ли, что я бы дорого далъ теперь за простую головку свжаго луку и за кусокъ хлба!»

Не усплъ онъ произнести эти слова, какъ маленькій и умный софта Ибрагимъ досталъ изъ кармана своего головку луку и большой кусокъ хлба, завернутый въ чистую бумагу; вынулъ ножикъ, разрзалъ лукъ, положилъ его на хлбъ и съ низкимъ поклономъ поднесъ его Рауфъ-эффенди. Рауфъ-эффенди воскликнулъ: «Вотъ умъ!» приласкалъ Ибрагима, далъ ему денегъ, устроилъ очень скоро дло его отца и взялъ его потомъ къ себ. Отецъ Ибрагима былъ бденъ, дтей имлъ много и сказалъ Рауфу: «Господинъ мой! У меня есть другія дти. Ибрагимъ больше не принадлежитъ мн. Онъ твой. Хочешь имть его сыномъ, воля твоя; хочешь имть его рабомъ послднимъ, и на то твоя воля».

Рауфъ-эффенди скоро сталъ пашою. Мальчикъ подавалъ ему долго чубуки и наргиле и вмст съ тмъ переписывалъ ему разныя бумаги и письма, прилежно читалъ и учился, исполнялъ всякія порученія. Рауфъ-паша, хотя и держалъ его боле какъ сына, чмъ какъ слугу, но Ибрагимъ самъ старался служить ему, и когда Рауфъ возвращался усталый домой, Ибрагимъ не позволялъ черному рабу снимать съ него сапоги. «Ты не умешь!» говорилъ онъ, бросался на колни самъ передъ Рауфомъ и снималъ съ покровителя своего сапоги такъ ловко, такъ нжно дергалъ чулки за носокъ, чтобъ они отстали отъ разгоряченныхъ и усталыхъ подошвъ, такъ хорошо надвалъ туфли, что Рауфъ-паша говорилъ за глаза про него съ наслажденіемъ: «Не видалъ я еще человка, который бы такъ сладко снималъ сапоги, какъ этотъ маленькій Ибрагимъ!»

И наргиле, раскуренный милымъ Ибрагимомъ, и чубукъ, набитый имъ, и кофе, поданный иногда имъ съ умильнымъ взглядомъ и поклономъ, казались для Рауфа-паши слаще, чмъ наргиле и чубукъ и кофе, поданные другимъ кмъ-нибудь, и бумага, написанная Ибрагимомъ, была всегда для Рауфа умне и красиве, чмъ бумага, написанная другимъ писаремъ.

Между тмъ у Рауфа-паши росла единственная дочь. Она была немного моложе Ибрагима. Ростомъ она была высока и стройна; имла большіе и красивые глаза, но лицо ея было немножко рябовато. Скоро она уже перешла за т года, въ которые вообще и христіанки и мусульманскія двушки выходятъ замужъ; ей было уже около двадцати лтъ. Рауфъ-паша былъ богатъ, дочь была единственная, онъ прочилъ ее за Ибрагима и не торопился сватать ее.

Однажды паша призвалъ дочь и сказалъ ей: «Пора тебя замужъ отдать». Потомъ онъ повелъ ее въ одну комнату, изъ которой было окошко въ другое жилье, закрытое занавской. Онъ поднялъ занавску и сказалъ: «Смотри, вотъ теб мужъ». Въ той комнат, на диван, сидлъ Ибрагимъ и читалъ книгу. Ему тогда было двадцать два года. Онъ былъ очень блъ, черноокъ и чернобровъ, но слишкомъ блденъ и худъ. Дочь паши, живя съ нимъ въ одномъ дом, хотя и на разныхъ половинахъ, конечно, не разъ видала его и прежде. Турчанки все видятъ и знаютъ все то, что имъ нужно или хочется знать. Она отвернулась съ досадой и сказала: «заифъ-деръ» (слишкомъ слабъ, нженъ или худъ). Паша возразилъ ей на это: «Онъ еще почти дитя. Съ годами пополнетъ. Ты богата и отецъ твой паша; если я отдамъ тебя за сына паши или бея богатаго, что будетъ? Богъ одинъ знаетъ. Можетъ быть онъ уважать тебя не станетъ и всякое зло ты отъ него увидишь. Я старъ и умру: кто защититъ тебя? Ибрагима же мы нашего знаемъ, и онъ будетъ вчныя молитвы Богу возсылать за счастье, которое Онъ въ теб ему послалъ!»