Одиссей Полихроніадесъ

Дочь согласилась тогда, и такимъ образомъ Ибрагимъ сталъ зятемъ паши, сталъ беемъ. Предсказанія отца сбылись. Ибрагимъ очень пополнлъ, и такъ какъ ростомъ онъ былъ всегда высокъ, то самолюбивой жен теперь на наружность его жаловаться нельзя. Она смло можетъ любоваться имъ изъ-за ршетокъ своего окна, когда онъ детъ верхомъ по улиц, окруженный пшими слугами; и я любовался на него; вскор посл прізда нашего въ Янину я встртилъ его на Крпостномъ мосту. Лошадь подъ нимъ была сытая и прекрасная, самъ онъ былъ дороденъ и красивъ, бурнусъ на немъ былъ хорошій, изъ тонкаго сукна, съ башлыкомъ и кистями. Лошадь слегка играла подъ нимъ, медленно и гордо выступая. Я позавидовалъ.

Занявъ при тест своемъ должность «диванъ-эффендиси», Ибрагимъ-бей, къ сожалнію, сталъ слишкомъ гордъ и заносчивъ. Онъ обращался съ богатыми и почтенными христіанами гораздо суше и надменне, чмъ простой и опытный паша, его тесть; бдныхъ нердко и билъ своею рукой въ самомъ конак. Онъ полюбилъ роскошь; держалъ много слугъ и лошадей, купилъ карету, которая по нашимъ горнымъ дорогамъ вовсе не могла прохать и ее отъ морского берега до Янины, на половину разобранную, несли носильщики на плечахъ за огромную цну. Самъ онъ щеголялъ; двоихъ мальчиковъ своихъ онъ одвалъ въ бурнусы изъ чернаго сукна, расшитые золотомъ: ковры дорогіе заказывалъ, безцнные коврики, шитые золотомъ по атласу, для праздничной молитвы въ мечетяхъ при парад; заказывалъ много вещей серебряныхъ, нашей тонкой янинской работы.

Отцу моему (которому все это необходимо было знать для его длъ) пріятели скоро объяснили, что Рауфъ-паша самъ взятокъ не беретъ въ руки, но что беретъ ихъ иногда диванъ-эффенди, а иногда тотъ самый Сабри-бей, который такъ плнилъ меня своею образованностью. Они длятся оба потомъ съ пашою. Ибрагимъ-бей былъ по-восточному очень образованъ и писалъ даже хорошіе турецкіе стихи, но европейскихъ языковъ не зналъ ни онъ, ни паша. Поэтому Сабри-бей былъ имъ обоимъ очень нуженъ; Сабри зналъ хорошо по-французски и по-гречески; почти вс дла иностранныхъ подданныхъ или шли черезъ его руки, или, по крайней мр, не обходились безъ его вліянія. Вс ноты и отношенія консуламъ, которыя часто писались по-французски, сочинялъ Сабри-бей; почти вс переводы на турецкій языкъ длалъ онъ. И сверхъ того, онъ своею уклончивостью и вкрадчивостью достигалъ нердко большаго, чмъ зять паши своею гордостью и гнвомъ. Зять паши на людей простыхъ, нердко, какъ я сказалъ ужъ, поднималъ руку въ самомъ канак; Сабри-бей никогда никого не билъ. Зять паши, кром митрополита и двухъ или трехъ самыхъ важныхъ старшинъ, никому изъ христіанъ визитовъ не длалъ и не платилъ. Сабри-бей знакомился со всми. Въ самыхъ простыхъ рчахъ и обычныхъ восклицаніяхъ между ними была большая разница; и тотъ и другой въ разговор обращались нердко къ собесднику со словомъ: «эффендимъ!» (господинъ мой!), но какъ говорилъ одинъ и какъ произносилъ это слово другой!

«Эффендимъ!» говорилъ Сабри-бей, и взглядъ его былъ льстивъ; онъ прикладывалъ руку къ сердцу, онъ улыбаясь какъ будто говорилъ теб: «О! какъ я счастливъ, что я съ вами знакомъ и могу отъ души назвать васъ «господинъ мой!»

«Будь счастливъ ты, несчастный, говорилъ, казалось, другой, что я такъ благосклоненъ и вжливъ съ тобою, и помни крпко, что только извстная всмъ моя вжливость вынуждаетъ меня говорить теб «господинъ мой!» «Эффендимъ!» эффендимъ! Да! А поза надменная на соф, взглядъ, движенье руки повелительное, все говорило у Ибрагима: «Я твой эффенди, глупецъ, а не ты, несчастный!»

Сабри-бей былъ принятъ хорошо во всхъ консульствахъ; а зять паши ни къ кому изъ консуловъ не халъ, претендуя неслыханно, чтобъ они первые его постили. Одинъ только Благовъ, который любилъ турокъ и хотлъ между ними быть популярнымъ, былъ знакомъ съ Ибрагимомъ. Благовъ, подъ предлогомъ спшнаго дла, зашелъ однажды самъ, выходя отъ паши, въ канцелярію диванъ-эффенди и посидлъ тамъ пять минутъ; Ибрагимъ-бей былъ тронутъ этимъ и чрезъ нсколько дней пріхалъ торжественно въ консульство русское и пробылъ у Благова больше часа.

Сабри-бей былъ пріятель со всми; онъ не пренебрегалъ ни евреями, ни греками, и отъ этого нердко получалъ отъ нихъ деньги и подарки тайкомъ отъ паши и его зятя, и, какъ слышно было, въ такомъ случа уже не длился съ ними.

Онъ и съ отцомъ моимъ поступилъ очень вжливо. Чрезъ два дня, не боле, посл того, какъ отецъ мой былъ у него въ конак, Сабри-бей пришелъ къ доктору въ домъ и сказалъ отцу, что хотя онъ съ докторомъ и давно знакомъ и любитъ его, какъ прекраснаго человка, но что при этомъ посщеніи имлъ въ виду именно моего отца.

На другой же день посл этого визита я утромъ увидалъ, что отецъ торгуетъ ковры въ сняхъ у одной женщины. Онъ купилъ у нея, наконецъ, большой меццовскій коверъ въ семь лиръ турецкихъ, прекрасный, блый съ пестрыми восточными узорами.

Потомъ, когда стемнло, онъ приказалъ мн взять носильщика, отнести коверъ, аккуратно его свернувъ и прикрывъ, къ Сабри-бею на домъ и сказать ему такъ: