Одиссей Полихроніадесъ

И тогда только взволнованный докторъ замолчалъ и нсколько успокоился.

Что за несносный человкъ, думалъ я, все онъ судитъ не такъ, какъ другіе люди. Никого изъ своихъ соотечественниковъ не чтитъ, не уважаетъ, не хвалитъ. Не зависть ли это въ немъ кипитъ при вид ихъ богатства, ихъ вса въ Порт и митрополіи, при вид ихъ солидности? За что напалъ онъ теперь на г. Бичо, на человка столь почтеннаго? Что жъ, разв не правда, что восточный вопросъ похожъ на котелъ, который стоитъ и варится? Очень похожъ. И къ тому же Бичо человкъ семейный, какъ слдуетъ, жена, дочка, два сына; домъ хорошій; патріотъ, хозяинъ; не съ Гайдушей какой-нибудь открыто живетъ (вс это знаютъ и понимаютъ! И стыдъ, и грхъ, и безчестіе имени) Бичо-Бакыръ-Алмазъ живетъ съ женой законною, которая была одною изъ первыхъ красавицъ въ город когда-то; она женщина и добродтели непреклонной; ей одинъ турецкій ферикъ или муширъ35 въ ея молодости предлагалъ двсти лиръ въ подарокъ, и она не взяла, отвергла ихъ и осталась врна своему мужу.

Имніе еще недавно новое они купили въ горахъ; говорятъ, вода тамъ превосходная ключевая и лсъ значительный.

Нтъ, Коэвино все блажитъ и хвастается. Я увренъ, что г. Благовъ уважаетъ Бакыръ-Алмаза больше, чмъ этого, можетъ быть и не злого, но все-таки безпутнаго Коэвино. Хороша честь съ юродивымъ дервишемъ быть на одной степени! Безумный Коэвино!

Въ дом у Бичо мн также очень понравилось. Такой обширный, хозяйскій домъ; дворъ внутренній устланъ большими плитами; цвты и кусты хорошіе на двор; весной и лтомъ, вроятно, они прекрасно цвтутъ. Покоевъ множество, ливаны просторные, старинные, кругомъ, ковры, зеркала большія, портреты европейскихъ государей. Супруга пожилая, почтенная, въ черномъ шелковомъ плать и въ платочк. Идетъ отъ дверей къ дивану долго, тихо, какъ прилично архонтис; точно такъ же какъ и мужъ, говоритъ не торопясь и съ достоинствомъ. И во всемъ она согласна съ мужемъ, во всемъ она ему вторитъ и поддерживаетъ его.

— Погода хороша; но скоро начнетъ портиться, — замтилъ мужъ. — Зима. «Зимой всегда погода портится», — подтвердитъ и она. Мужъ едва успетъ вымолвить: «Наполеонъ — прехитрйшая лисица!» а она уже спшитъ поддержать его и говоритъ съ негодованіемъ: «Ба! конечно, его двоедушіе всмъ извстно».

И я, внимая рчамъ этихъ почтенныхъ людей, радовался на ихъ счастье и думалъ про себя, сидя скромно въ сторон: «Не шумятъ и не говорятъ эти люди съ утра до ночи, какъ докторъ, но что ни скажутъ они, все правда. Правда что и погода къ зим всегда портится, это и я замчалъ не разъ, правда и то, что хитрость императора Наполеона всмъ извстна!»

Тогда, конечно, я не могъ предвидть, что Бакыръ-Алмазъ и жена его будутъ со временемъ мн тесть и теща, и что въ этомъ самомъ обширномъ дом, въ этой комнат, гд я теперь такъ почтительно молчалъ, сидя на краю стула, будетъ уже скоро, скоро — о! какъ быстро льется время! — будетъ здсь въ честь мн, именно мн, гремть музыка громкая, будутъ люди псни пть, прославляя меня, и вино пить, и сть, и веселиться, и дти будутъ ударять въ ладоши, прыгая съ криками по улиц при свт факеловъ вокругъ моей невсты.

И даже невста моя будущая подавала мн сама тогда варенье и кофе, и я смотрлъ на нее разсянно и думалъ: «дочка, однако, у нихъ не такъ-то хороша. Худа слишкомъ и очень блдная». Вотъ что я думалъ, принимая угощеніе изъ ея рукъ.

И точно, маленькая Клеопатра была собой непривлекательна, личико у ней было какъ будто больное, сердитое или испуганное. Ей было тогда тринадцать лтъ, и не пришло еще время скрываться, по эпирскому обычаю, отъ чужихъ мужчинъ до дня замужества.

Когда она внесла варенье, Бакыръ-Алмазъ сказалъ отцу моему:

— Это дочь моя, Клеопатра.

— Пусть она живетъ у васъ долго, — отвтилъ отецъ.

Потомъ Бакыръ-Алмазъ веллъ поставить подносъ и сказалъ:

— Она знаетъ сатирическіе стихи на ныншнее правительство короля Оттона. «О, доколь саранча чужестранная… Докол, о греки, баварецъ глухой36… Несчастной отчизны…» Садись, Клеопатра, и спой эту псню; почти нашихъ гостей.

Клеопатра молчала.

— Спой, Патра, когда отецъ желаетъ. Почти гостей, — подтвердила мать.

Но Клеопатра вышла тотчасъ же изъ комнаты, не говоря ни слова и съ недовольнымъ видомъ.

«Некрасивая и непослушная двочка», — подумалъ я тогда, и тмъ кончилось наше первое свиданіе. Съ того дня я ее почти до самой свадьбы моей не видалъ, ибо вскор посл этого ее уже перестали пускать въ пріемную при мужчинахъ.

Въ первое воскресенье, которое пришлось посл нашего прізда, мы съ отцомъ были въ митрополіи у обдни.

Стараго митрополита нашего я видлъ не въ первый разъ. Года полтора тому назадъ онъ объзжалъ Загорье: служилъ обдню въ нашемъ Франгадес. Я при немъ плъ и читалъ Апостола; онъ далъ мн цловать свою руку, хвалилъ мое усердіе и сказалъ мн: «Вотъ ты начинаешь жизнь свою службой при храм. Начало доброе; смотри, чтобы птицы злыя не расклевали эти благія смена. Не связывайся никогда съ безумными юношами твоего возраста! Турокъ и тотъ хорошо говоритъ: «Дели-базаръ — бокъ базаръ»; то-есть — общество безумныхъ есть рынокъ грязи».