Одна тень на двоих

— Молчишь, — констатировал Веник, — значит, брезгуешь. Ты бы, аристократ хренов, раньше брезговал, когда на Нонке женился! Что ж ты тогда не брезговал, а сейчас, значит…

— Хватит, — попросил Данилов, — я все это уже слышал.

— Ничего, еще разок послушаешь! Да если б не ты, мы бы Нонку так пристроили, что тебе и во сне не приснится! И жила бы она сейчас, здравствовала, детей растила, а она на кладбище лежит! Да за нее до тебя знаешь кто сватался?! — Веник бросил сковороду, на которой что-то деловито нюхал во все время обличительной речи, подошел к Данилову, как бы намереваясь схватить его за грудки, но не схватил, а, наоборот, отвернулся и хлопнул ладонью по столу. Стол тоже был чем-то накрыт, и звук получился неубедительным. — Ты знаешь, кто за нее сватался?! Так нет, надо было тебе влезть, а теперь ты нами брезгуешь!

— Все, — спросил Данилов, — закончил? Или еще продолжать намерен?

— А ты мне рот не затыкай!..

— Я тебе ничего не затыкаю. Можешь продолжать, а я пока выйду, посмотрю твой ремонт.

— Да что смотреть!.. Нечего там смотреть!.. Грязища и больше ничего!.. Я на зарплату живу, мне архитекторы не по карману.

— Ну да, — согласился Данилов.

Веник что-то пробормотал себе под нос, как будто выругался, а может, и в самом деле выругался и, сильно стукнув, поставил сковородку на плиту.

Данилов знал меню назубок — сначала справедливый гнев, потом немного обличительных речей, потом нечто жалостливое, а на закуску что-нибудь родственно-добродушное.

— Зачем ты меня искал, Вениамин?

— Я же сказал, что мать в больнице, — ответил Веник с ненатуральным удивлением, — ты что, не понял?

Конечно, он понял. Только дело было вовсе не в матери. Сколько Данилов знал свою жену и ее братца, они были неизменно и железобетонно равнодушны к родительнице. Она же души в них не чаяла, служила истово и упоенно, завтраки-обеды подносила, носочки стирала, творожок самый свежий добывала, ботинки чистила и обожала, обожала… За три года совместной жизни его жена ни разу самостоятельно не убрала постель — Данилов уезжал раньше, чем она вставала, и на это многотрудное дело была брошена теща. Теща приезжала, подавала завтрак, убирала постель, подавала одежду, убирала посуду — и так каждый день.

— В какой она больнице, и чем я могу помочь? — Данилов все-таки пристроился на табуретку, но дубленку из рук так и не выпустил, сложил на коленях.

Меховой ком прямо перед носом очень ему мешал, но расставаться с ним он не желал.

— Да ничего особенного, — сказал Веник рассеянно и, примерившись, вылил на сковороду яйцо. Сковорода зашипела, и Веник страдальчески сморщился. — Я вчера, сам понимаешь, коньяк водкой запил.

— Молодец, — тоскливо похвалил Данилов. Он прекрасно знал, зачем его позвали, и теперь хотел только одного — побыстрее отделаться. Еще он знал, что быстро отделаться не удастся — придется слушать, поддакивать, кивать, спрашивать, иначе Веник обидится, раскапризничается, тогда с ним не оберешься хлопот. Главное — результат все равно будет тот же, а времени уйдет в три раза больше. Времени и нервов.

И еще ему нужно выяснить, где был Веник вчера утром, не ездил ли, часом, за город, на дачку Тимофея Кольцова?..

— Вчера у одного брокера день рождения был, — продолжал Веник, отворачиваясь от яичницы, как от пыточного стола, — ему из Еревана коньячишко переслали. Ну, мы выпили. Еще вина выпили. А потом в баре водкой догнались. Жалко, что ты не сообразил про пиво.

— Ты же говорил, что вы в пятницу на работе… выпили. А вчера была суббота. Или теперь биржа и по субботам работает?

— Биржа по субботам не работает, — отрезал Веник, начиная раздражаться, — в пятницу мы на работе пили, а в субботу здесь. У меня.

— Здесь? — поразился Данилов.

Он полчаса искал более или менее чистую табуретку, чтобы на нее сесть.

Он представить себе не мог, что можно принимать гостей в квартире, охваченной ремонтом, как войной. Что за радость принимать гостей в такой квартире? Пить коньяк в запахе краски и на известковых кляксах? Переставлять стремянку и придерживать ее рукой, чтобы не упала, прежде чем открыть дверь в туалет?

— У меня, может, и не шикарно, — начал Веник, — но зато я один! Никто над душой стоять не будет, замечаний делать тоже, рожу кривить, поучать! Что хочу, то и ворочу! И, между прочим, мужики ко мне с удовольствием!.. Только чтоб от своих дур хоть на день отвязаться!..

— А где Ася? И Павлик?

— А нигде! Съехали! И черт с ними!..

Данилов достал сигарету из собственной пачки.

— Куда съехали? Ты что? Поссорился с Асей?

— Я с ней развожусь! — брякнул Веник и посмотрел с жалобной гордостью. — Достала она меня, зараза!.. Ну вот совсем достала!.. Не могу больше! Я из-за нее ничего не могу! Вся жизнь пройдет, пока я тут с ними!.. Хватит. Все. Алименты буду платить, пока Пашка маленький, а потом вырастет, все поймет.

— Ну конечно, — согласился Данилов, — это ты, Веник, здорово придумал.