Однажды на том берегу…

– Отца я долго не видел, и однажды бабушка решила свозить меня к нему. Лет десять мне тогда было, кажется. Завели в дом, где было застолье, много народу, звучала музыка, все навеселе… Меня подвели к отцу. Я со страху забыл все слова, что хотел сказать, что хотел попросить. А какие-то незнакомые веселые люди дали мне разных угощений со стола и отпустили. Я ни слова не смог вымолвить…

Через короткую паузу он продолжил:

– А с Токжан что он сделал… Обрюхатил невестку при живой жене…

Сауле покачала головой.

– Нет-нет, Ерболат, а вот тут ты так не говори про своего отца. Ведь ты не знаешь точно, что именно между ними было целый год.

– А что тут думать? Она же сама сказала, что не смогла с ним справиться…

– Бывает ложь, как правда, а бывает и вор, как приятель. Сам подумай, а что молодая девушка должна была сказать? Что она полюбила старшего брата своего умершего мужа? Могла она в этом признаться вслух? Вряд ли…

– Ну, не знаю. Я, помню, плакал от этого кошмара и коварства. Мне было так стыдно и противно. Вся родня узнала об этом, судачили в каждом доме, осуждали этот низкий поступок.

– Собака лает, а волк идет себе. Все вокруг завидовали Жансае, потому что у нее был такой муж, все завидовали Куанткану из-за его положения и авторитета. Конечно, люди с радостью начали его клевать. Ты не подумай, я его не оправдываю, он поступил некрасиво. Но кто знает… Э-эх, попал бы такой человек в мои руки…

Ерболат словно не слышал ее и продолжал гнуть свое:

– А те два сына, которых взяла на воспитание Жансая? Они долго думали, что она и есть их настоящая мать, а Токжан звали «женеше», как и положено у казахов. Будто она жена старшего брата.

– Зато это спасло Жансаю, и она не сошла с ума в одиночестве, – заключила Сауле-апа. – И еще вот о чем не забудь. Мужчин после голода 30-х и войны не хватало… У многих тогда было две и даже три семьи, рождалось много детей.

– Моя мать стала третьей женой отцу, – добавила от себя Фариза. – Но почему Куанткана не осадили старшие братья? Он ведь младший из всех.

– Да потому что у них у всех должок перед ним. Он же их спас от фронта и возможной гибели. Не могли ему ничего сказать. Ну, увлекся, кто ему сделает замечание? Партийный лидер, молодой руководитель, авторитетный человек, – пояснила Сауле-апа. – Я вам еще не то расскажу. Думаете, как я стала женой тихони Жумабая?

Ерболат с Фаризой одновременно повернули голову к тете, в изумлении открыв рты.

– Я бы никогда не посмотрела в сторону смирного, незаметного, небольшого роста Жумабая. Он долго ходил неженатым. Я знала, что нравлюсь ему, но он и близко не подходил мне. И вот однажды появился Куанткан. Познакомился со мной, расположил к себе и уговорил выйти замуж. Я была молода, глупа и от боязни спугнуть это счастье ни о чем не спрашивала, словно пеленой глаза заволокло. Думала, что за Куанткана выхожу. Говорят же, «куры на свадьбу не идут, так их силою несут».

Она закашлялась, и Фариза подала ей пиалу с чаем.

– Все так быстро произошло, сама не знаю, зачем торопилась? Сватовство решили не проводить. Как это часто бывает, договорились, что я сбегу из семьи. Приехали жены его братьев, меня привезли домой и с порога сразу накинули на голову платок. С этого момента я стала невестой, и назад пути у меня не было. И тут вместо Куанткана мне навстречу выходит нарядно одетый Жумабай. Он и был моим женихом с самого начала.

Ее глаза наполнились слезами, но на красивом лице не пошевелился ни один мускул, и голос женщины не дрогнул.

– Возвращаться я не стала, чтобы скрыть позор. Как после этого я могу относиться к Куанткану и ко всей его родне? Как? – женщина вытерла слезы краем платка. – Но я проглотила все обиды и продолжила жить. Вижу, об этом ты не знал, Ерболат.

Ее племянник сидел сам не свой, обхватив голову руками. Фариза взяла чайник и тихонько вышла из комнаты.

– Ты, наверное, думаешь, что я приехала к вам ради того, чтобы рассказывать все эти старые истории и давать нравоучения? Да, из-за этого тоже. Но самого главного я тебе еще не сообщила.

Сауле-апа встала, подошла к своему чемоданчику, стоявшему у стены, и вытащила из него толстую папку, кое-как завязанную ботиночными шнурками. Тетя положила папку на стол, развязала шнурки и раскрыла ее. В папке были небрежно сложены листы бумаги, желтые от времени, местами порванные. Среди них находилась толстая тетрадь в кожаном переплете.

– Как бы я не относилась к Куанткану, но не исполнить последнюю волю тяжелобольного человека я не могла.

Ерболат вскочил и с изумлением посмотрел на тетю.

– Да-да, мой мальчик. Твой отец просил меня передать этот дневник тебе. Уж не знаю, что он хотел этим сказать. Может, надеется, что ты найдешь оправдание его поступкам, даже не представляю, чем можно обелить все его деяния. Но тут вся его жизнь, все его мысли, стихи, все, чем он занимался, начиная с самого первого дня его работы. А трудиться он начал очень рано, совсем молодым, и каких должностей и почета достиг! Я не удивлена, что он находил время вести дневник. Такой уж он человек…