Огонь под пеплом

Члены узкого совета остались, чтобы составить сенатус-консульт для оглашения и принятия в Сенате на следующее утро. Слова «развод» следовало избегать, поскольку декрет Наполеона от 1806 года запрещал развод членам императорской фамилии; в Гражданском кодексе четко сказано, что развод по обоюдному согласию невозможен, если супруга старше сорока пяти лет, а Жозефине уже сорок шесть. Кроме того, за слово «развод» сразу уцепятся попы, понадобится согласие папы римского, а Пий VII, отлучивший Наполеона от Церкви, не лишит себя этой мелкой мести и откажет. Первую статью записали так: «Брак, заключенный между императором Наполеоном и императрицей Жозефиной, расторгнут». В гражданском плане всё в порядке — не придерешься; щекотливый вопрос о церковном браке поручили решить Камбасересу.

Наполеон и Жозефина обвенчались перед коронацией: его святейшество отказывался короновать супругов, не приносивших друг другу обеты у алтаря. Поднятый с постели кардинал Феск, родной дядя Наполеона, благословил новобрачных (проживших вместе уже восемь лет) в спальне Жозефины, наскоро переделанной под часовню, не было даже свидетелей. Впрочем, генерал Дюрок, которого посылали за кардиналом, знал, зачем он понадобился; в гостиных рядом с «часовней» находились Бертье и Талейран, и Бонапарт поставил их в известность о случившемся, — они могли сойти за свидетелей, хотя по правилам их должно было быть четверо, а обряд должен был совершать кюре из прихода одного из супругов. Тогда это сочли простой формальностью, чтобы из-за таких «пустяков» не сорвались коронационные торжества. Теперь же несоблюдение правил оказалось очень кстати, к тому же Наполеон венчался фактически по принуждению, а не по доброй воле, — лишний повод для признания обряда недействительным. Камбасерес вызвал к себе членов Парижского церковного суда: двух судей и двух прокуроров, объявив им заодно, что его императорское величество намерен вступить в новый брак, женившись на католичке.

— В таких вещах судьей может быть только суверенный понтифик, — хором сказали священники.

— Я не уполномочен обращаться в Рим.

— В Рим обращаться нет необходимости, ведь папа находится в Савоне, — с мнимым смирением напомнил аббат Рюдемар.

Пия VII привезли туда в июле под охраной жандармов в неудобной карете, обе дверцы которой были заперты на ключ. «Мы хорошо сделали, что издали буллу об отлучении от Церкви десятого июня: сегодня нам бы этого не удалось!» — сказал папа кардиналу Пакка, разделившему с ним изгнание. Из Рима выехали в восемь вечера и мчались всю ночь без остановки: на каждой почтовой станции генерал Раде высылал вперед жандарма, чтобы на следующей приготовили лошадей. Однако форейторы становились на колени, прося его святейшество благословить их; женщины осеняли себя крестным знамением и плакали: «От нас увозят святого отца!» Генерал велел папе задернуть шторки; в июльскую жару он мучился от духоты; только когда у него начались колики, ему разрешили выйти по нужде. К вечеру следующего дня Пий VII был уже нездоров, и генерал Раде решился нарушить инструкции, заночевав на грязном постоялом дворе, где папа спал одетым на жестком ложе. Слух о его аресте мгновенно распространился по окрестностям, отовсюду сбежались обыватели, которых отпихивали жандармы. Теперь уже в каждом придорожном поселке карету поджидала толпа, чтобы получить папское благословение. Люди влезали на крыши экипажей, на спины лошадей — «Спасем его!» Просто чудо, что никого не задавили и не покалечили. Сиенну проехали на рассвете; в Поджибонци папа смог отдохнуть всего три часа, пережидая жару. К нему впустили женщин, целовавших ему руки и ноги, и снова в путь. На улицах было полно народа, в окнах густо торчали головы, люди забрались на крыши, на колокольни, выстроились вдоль дороги, вившейся через поля. Съезжая с моста, берлина зацепилась за угол на крутом повороте, лошади дернули — ось сломалась, карета опрокинулась, генерал Раде, сидевший на облучке, вывихнул руку и ушиб себе ногу. Сбежавшийся народ тотчас поднял карету на руках, плача и взывая: «Святой отец!» Жандарм отомкнул дверцу, папа показался народу, чтобы успокоить его. «Собаки!» — кричали люди жандармам. Опасаясь бунта, Раде пустился на хитрость: «На колени! — крикнул он. — Святой отец даст вам свое благословение!» Все повиновались. «Мужайтесь и молитесь, дети мои», — сказал им папа, а форейторы хлестнули лошадей. В час ночи прибыли во Флоренцию — в обитель, где Пию VII отвели покои его предшественника, умершего во французском плену. Генерала Раде вызвали к великой герцогине Тосканской — Элизе Бонапарт, которая выслушала его отчет и велела немедленно возвращаться в Рим. Измученному папе дали отдохнуть всего несколько часов. Турин, Риволи, Гренобль, где десять дней пришлось прождать распоряжений Наполеона из Вены; Лион, Авиньон, Баланс — и снова Италия: Савона… А в ноябре кардинал Феск собрал в Париже церковный совет, чтобы прояснить положение французских епископов: следует ли им повиноваться папе.