– Грамотный! – буркнул Ганин. – А Гавриил – это, как-никак, божественный воин!
– Красиво! – согласился я. – А у тебя откуда фамилия? Не от Гаврилы-воина, говоришь?
Ганин отвернулся к окну.
– В том-то все и дело. У нормальных русских мужиков фамилии от мужских имен идут.
– Я в курсе, Ганин.
– Вот. Тот же Гаврилов – от Гаврилы.
– Или Ганин, – ехидно подсказал я.
– А мои предки все всегда были Танины. Лет пятьсот, не меньше.
– Чего? – не понял я.
– Танины, говорю, наша историческая фамилия, – повторил сенсей, в истинной фамилии которого я теперь потерял всякую уверенность.
– От имени Таня?
– Ну!.. Мне-то, если честно, все это по одному большому барабану, но вот деду моему, папашиному батяньке то есть, было не все равно.
– Что, феминисток он, что ли, не любил?
– Нет, женщин он любил и уважал. И они ему тем же отвечали. Он Ленина не любил.
– Ленина?..
– Ага, Владимира Ильича.
– И какая связь между твоей истинной фамилией и вождем вашей мировой пролетарской братвы?
– Оказалось, прямая, Такуя. Дедулю моего – а он, на минутку, всю свою сознательную жизнь мост разводил на Москве-реке в Коломне…
– Что делал?
– Мост разводил понтонный, а потом опять сводил, когда караваны проходили по Москве-реке к Оке, а дальше – к Волге.
– Ну и?
– Не любил он Ленина и искренне считал, что он, Ленин в смысле, всю Россию в грязь втоптал, потому что у него фамилия от женского имени, а не от мужского. Дед мой свято уверен был, что если у мужика, условно говоря, женская фамилия, одно из колен оказалось Лениным или Таниным, а не, скажем, Петровым или Сидоровым, то значит, предками его бабы верховодили.
– Философ, я гляжу, он у тебя был…
– А ты по десять раз на дню лебедку электрическую повключай и повыключай – тебя тоже на философию потянет… В общем, как он в перерывах между проходами пароходов с баржами эту теорию родил, фамилия его ему обузой стала. Не захотел он больше Таниным быть. Паспорт якобы потерял, а я так подозреваю, выбросил в ту же Москву-реку, благо до нее рукой подать, а перед тем как в полицию идти новый выправлять, в свидетельстве о рождении взял и у заглавного «Т» слева половину верхней горизонтальной палочки опасной бритвой подтер. Слава богу, это еще до сталинских репрессий было, да и не в столице. В общем, прошел этот его фокус каким-то образом. Так и пошли мы с тех пор – Ганины, которые не от Гаврилы-воина, а от Тани.
– Значит, в роду твоем была когда-то могучая Таня, с которой все и началось?
– Именно так. Основой основ у нас Татьяна была – соль земли, сахар небесный. Я же все-таки МГУ окончил…
– Понятно… Но я, Ганин-Танин, не забыл, почему про национальность твою вспомнил.
Неуклюжее карабканье Ганина-Танина по своей генеалогической сосенке на меня особого впечатления не произвело. Я решил смахнуть с ушей его историческую лапшу и, раз уж он напомнил мне о Сталине, продолжить гнуть свою генеральную линию.
– Вопрос к тебе имею практический.
– Валяй.
Ганин отодвинул пустую кофейную чашку и сосредоточился в ожидании моего вопроса.
– Вот, предположим, ты, Ганин, русский, и тебе надо в Японию «крокодила» нелегально доставить…
Я остановился на секунду в ожидании повторения негативной реакции, но ее на этот раз не последовало.
– Крокодила?.. – задумался он.
– Крокодила, – подтвердил я. – Как ты это будешь делать?
– Как «предположим-типа-русский»? – хитро прищурился сенсей.
– Как «предположим-русский», без «типа».
Ганин ответил после секундной паузы:
– Крокодила в Японию, Такуя, надо перевозить в яйце!
– Ты мне поэтому про деда своего, татьяноненавистника, тут заливал? Это его хохма какая-нибудь «а-ля коломенский мачо» про яйца?
– Я серьезно, – не моргнув глазом, заявил он. – Ты спросил, в чем крокодила в Японию перевозить, – я ответил.
– В яйце? – переспросил я.
– В яйце.
– Поясни, – потребовал я.
– Живого крокодила, Такуя, пускай даже двухнедельного детеныша, провозить проблематично. Таможня твоя японская неглупа, найдет обязательно. А таможенники не найдут – собаки унюхают. Кроме того, не дай бог помрет детеныш в дороге, если, скажем, его морем везти. Он же существо хрупкое. Антисанитарии потом не оберешься. Поэтому только в яйце! Берешь в Африке там, или во Флориде, крокодилье яйцо, пакуешь его понадежнее, спокойно привозишь в Японию. Собаки таможенные сквозь скорлупу ничего не пронюхают. Организуешь ему на месте инкубатор в старом аквариуме под настольной лампой – и привет! Через месячишко родится детеныш. Дома эту мерзость держать не каждому по душе, но загнать в Токио или Осаке любителю острых ощущений и челюстей можно, причем за сумасшедшие деньги.
– В яйце… – протянул я. – Здорово ты это придумал, Ганин. Надо будет отарским ребятам из карантинной службы рассказать об этом. Но я тебя про другого крокодила спрашивал.
– Понимаю, – широко улыбнулся хитрый сенсей. – Ты же не зря мне про него рассказал.
– И?
Ганин серьезно посмотрел на меня своими бездонными серыми глазами.
– Понимаешь, Такуя, судно – не мешок, оно большое, и спрятать на нем и шило, и «крокодило» – как два пальца натуральным способом от ожога спасти. Ну, самостоятельно то есть.