В Скандинавии и на Ньюфаундленде были приобретены концессии на рудные разработки. Они обошлись дешево, ибо никакой другой сталепромышленник не мог использовать эти руды, а Круппу они помогли вернуть довоенное первенство.
Составители Версальского договора ничего подобного не предвидели. Французский промышленник Шнейдер считал, что возвращение Лотарингии обеспечит главенство Франции. Но после оккупации Рура 1923 года Париж утратил воинственность и только пожимал плечами в ответ на предупреждения, что наковальня Германии начинает все более и более грозно походить на кузницу оружия, которое уже дважды за последние полвека опустошало Францию. С другой стороны, Веймарская республика поддерживала Густава и других баронов фабричных труб в их сложной стратегии, которая опиралась на правительственные субсидии, на более передовую крупповскую технологию и на прямое нарушение взятых на себя обязательств.
Занявшись новыми рудами, немцы создали производство дорогих сталей, которое поглощало весь уголь Рурского бассейна. Лишившись этого угля, французские заводы начали отставать. В надежде восстановить равновесие они предложили организовать картель. Учрежденный в 1926 году в Люксембурге Международный стальной концерн на бумаге выглядел безупречно. На практике же он закрепил французское отставание. Каждая из стран-членов (Франция, Англия, Бельгия, Люксембург, Австрия, Чехословакия и Германия) соглашалась положить конец «губительной конкуренции, строго придерживаясь ежегодной квоты». Немцы, подписав договор, бдительно следили, чтобы остальные партнеры тщательно соблюдали все условия, а затем сами стали их нарушать. Это было прямое мошенничество. Соглашение предусматривало штраф за такие нарушения. Сначала бароны фабричных труб платили без возражений. Затем они начали грозить, что выйдут из картеля, если им не снизят штрафы и не повысят квоты. К этому времени других участников уже поразил тот своеобразный паралич, который в тридцатых годах был типичен для всех жертв тевтонской наглости. И они только наблюдали сложа руки, как грохочущий Рур превышает свою квоту на четыре миллиона тонн стали в год. Тех, кто вслух задавал недоуменные вопросы, для чего, собственно, предназначается такое количество стали, упрекали в разжигании военных настроений.
Крупп поднимал большую шумиху вокруг «видиа», «эндьюро» и своих бесспорно отличных паровозов. Однако значительную часть времени он посвящал совсем другим делам, и именно они дают ответ на загадку, каким образом ему удалось удержаться на ногах, несмотря на жестокие условия Версальского договора. Лишившись главного источника своих доходов, Густав взялся за финансовые операции. Одно время он занимался только голландским гульденом; используя в качестве обеспечения часть капитала, припрятанного в голландских банках, он получил из этой страны сумму, эквивалентную 100 миллионам марок. Затем, в 1925 году, в жилы его предприятий была влита большая доза свежей крови из США. Это был заем в 10 миллионов долларов, однако Крупп не выразил по его поводу особого восторга. Скорее наоборот. По немецким законам на заводах Круппа должны были быть расклеены объявления, что они считаются заложенными, пока заем не будет выплачен. Густав созвал собрание всех своих служащих и заявил им: «Надеюсь, каждый из вас приложит все усилия, чтобы эти проклятые бумажонки были сорваны как можно скорее!»
Объявления были сняты уже через два года, хотя усилия мелких крупповских служащих были тут ни при чем. Зимой 1926/27 года Густав добился двух важных побед. Во-первых, был улажен его спор с Виккерсом. В июле 1921 года он предъявил Виккерсу иск, требуя 260 тысяч фунтов стерлингов за использование крупповских патентов во время войны. При сложившихся обстоятельствах это представлялось ему вполне разумным. В переводе на язык войны это означало, что англичане выпустили по немцам 4160 тысяч снарядов, из которых каждый второй убил одного немецкого солдата. Виккерс не пожелал платить. Тогда Крупп передал дело в смешанный англо-германский арбитражный суд, рассмотревший его в 1924 году. Вполне понятно, что архивы Круппа не содержат почти никаких упоминаний об этом деликатном деле, но в документах Виккерса мы находим следующее: «После нескольких переносов окончательное слушание дела было отложено без указания срока. Затем в августе 1926 года был достигнут компромисс и Виккерс выплатил Круппу 40 тысяч фунтов стерлингов, после чего в октябре того же года арбитражный суд прекратил дело».
Ничего не скажешь — это действительно был компромисс! Виккерс утверждал, что англичане выпустили по немцам только 640 тысяч снарядов. В переводе на язык войны столь небольшой расход снарядов означал четырех убитых на каждый выстрел. Цифра нелепая, но побежденным выбирать не приходится, а в двадцатых годах 40 тысяч английских фунтов стерлингов весьма и весьма устраивали фирму Круппа.