Но этот банкир ставил диагноз коронарного тромбоза уже после того, как сосуды лопнули. Финансовый директор Круппа Иоганнес Шрёдер предсказывал все это за пять лет до трагических событий, и хотя его прогноз был во всех отношениях правильным, поворотный момент наступил, вероятно, тогда, когда Бейтц, вернувшись из Болгарии после стремительной поездки, в которой он продал товаров больше, чем английские, японские, итальянские и французские конкуренты, небрежно сказал: «Зачем ездить в Индонезию или Боливию, когда Восточная Европа лежит у нашего порога?» Шрёдер мог бы сразу ответить ему на этот вопрос. Для капиталовложений в развивающиеся страны Бонн давал десятилетний кредит и гарантировал 80 процентов этого кредита. Однако если концерн пересекал линию «железного занавеса», то правительство Западной Германии снимало с себя всякую финансовую ответственность, ибо официально противилось любым формам контактов с «коммунистическим блоком».
Из-за этой доктрины у Адеанауэра и Бейтца произошел настоящий скандал, когда в мае 1958 года заместитель Альфрида попытался использовать свои связи военных лет в Польше. Он даже слетал в Москву, а вернувшись, навлек на себя проклятия Аденауэра. Канцлер, осудив его визит, публично заявил в Шаумбургском дворце: «Приходится усомниться в патриотизме господина Бейтца».
Объявлять бизнесмена «красным» было бы абсурдно, но суровый старый канцлер был глашатаем антикоммунизма на Рейне, и теплый прием, который оказали Вейтцу по ту сторону Западной Европы, вызвал у него подозрения.
Бейтца ожидали неприятности, и он знал это, поэтому в апреле 1958 года, впервые за всю свою карьеру, уговорил Альфрида немедленно послать письменный протест. Получив его, канцлер ретировался и капитулировал. Он решительно отрицал, что употребил слово «патриотизм».
Вальтер Хальштейн до своего переезда в Брюссель, где он занял пост председателя Комиссии Общего рынка, был министром иностранных дел в кабинете Аденауэра и прославился на этом посту тем, что выдвинул так называемую доктрину Хальштейна, согласно которой ФРГ пе желала устанавливать дипломатических отношений ни с одной страной, признававшей Германскую Демократическую Республику. Исключение составлял Советский Союз. Теперь же генеральный уполномоченный негласно нарушал эту доктрину, а ведь Круппы здесь, как и везде, действовали от имени «отечества». Разгадка заключается в том, что хотя ФРГ и являлась членом НАТО, некоторые влиятельные лица в правительстве поддерживали проект установления концерном «Крупп» «квазидипломатических отношений с Восточной Германией и государствами Восточной Европы». Идея заключалась в том, чтобы крупповские «торговые миссии» в этих странах служили «не только целям обмена, но и в качестве слегка закамуфлированных дипломатических представительств», в которых орудовали бы западногерманские дипломаты, воспитанные еще гитлеровским режимом. Осуществление этого проекта покончило бы с доктриной Хальштейна.
В 1949 году, во время короткого затишья в делах, Рур повернулся к Востоку. Теперь, восемь лет спустя, бизнес был вновь в упадке, и снова то же самое средство показалось заманчивым. Большинство западногерманских промышленников отказывались вести дела с коммунистами, но Крупп говорил им, что тот промышленник, который считается с политическими соображениями, может сразу же расписаться в банкротстве, что единственный разумный подход в мире коммерческом — это подход с точки зрения прибыли.
В это время металлургическая промышленность западного мира переживала один из своих регулярных, затяжных и необъяснимых кризисов. По логике вещей следовало сократить производство.
Но Альфрид был единоличным и полноправным владельцем фирмы «Крупп». Эссенская промышленность строилась целиком на «монархическом принципе», а абсолютный монарх не может уйти от ответственности, пожертвовав своим ненужным вассалом. Кроме того, в этот период у Круппа создались особые условия. Де Голль оттеснил Круппа с западноевропейских рынков, отказавшись сотрудничать с ним в производстве англо-французского сверхзвукового лайнера «Копкорд». Большинство американских бизнесменов игнорировали широкую рекламу в прессе США, озаглавленную: «Крупп — это символ индустриального прогресса», заверявшую, что «более 110 тысяч крупповских рабочих и служащих, более 20 тысяч поставщиков и более чем полуторавековой опыт дают Круппу возможность энергично браться за разрешение любой проблемы независимо от ее сложности». Оказавшись перед захлопнутыми дверьми, Бейтц повернул на Восток.