На этот аргумент ничего нельзя было возразить. Перемирие продлили на то время, пока Вемпфен съездит верхом в Седан проконсультироваться с императором. Не находя другого выхода, Луи-Наполеон решил апеллировать к Вильгельму, как монарх к монарху. На следующее утро он снова сел на коня и пустился вскачь, но прусские часовые перехватили его и привели прямо к Бисмарку и Мольтке. Опасаясь, что их великодушный король может смягчить поставленные ими условия, они изолировали Наполеона в отдельном коттедже. Ему разрешат повидать Вильгельма, заявили они, лишь после того, как будут приняты условия капитуляции. Этого не пришлось долго ожидать. Пока император-буржуа кипел от негодования в своем коттедже, Вемпфен уже подписывал акт о капитуляции в Шато де Бельвю, стоявшем а берегу реки.
Мольтке сделал лишь одну незначительную уступку: офицеры, пообещавшие не браться больше за оружие, будут отпущены под честное слово. Очень показательно, что этой льготой воспользовались только 550 офицеров — так сильно было у французов чувство злобы к врагу. Когда документ был окончательно оформлен, пленному императору разрешили получить аудиенцию. Встреча была краткой и тягостной; Луи-Наполеон, как и предвидели советники Вильгельма, действительно обратился к нему с просьбой. Он просил короля приказать, чтобы его отправили в тюрьму через Бельгию. Если его повезут через Францию, объяснил император, он подвергнется неслыханному унижению. Вильгельм посмотрел на Бисмарка — тот пожал плечами. Когда одна французская армия заперта в Меце, а другая сидит в плену, язвительно заметил королевский премьер-министр, «для нас не опасно, если бы император поехал и в другом направлении... если бы он даже совсем не сдержал своего слова, то и это бы нам не повредило». Император повернулся к королю и заявил своему победителю: «Я поздравляю вас с тем, что вы имеете такую армию, а главное — такую артиллерию. Моя оказалась настолько...— он запнулся, подыскивая нужное слово,— слабее вашей!» Смущенный Вильгельм отвел взгляд.
На следующий день Наполеона III, императора французов, со всем его элегантным багажом, с ливрейными лакеями в париках и со всей пышной свитой, отвезли в лагерь военнопленных в Вильгельмсхоэ. Прекрасная погода сменилась проливным дождем. Уцелевшие солдаты Луи-Наполеона были согнаны беспорядочными толпами в наскоро сооруженный на берегу реки лагерь. Из этого «лагеря несчастья», как назвали его французы, они выкрикивали вдогонку императору грубую брань. Мольтке и Бисмарк стояли рядом, смотря вслед удаляющейся карете Луи-Наполеона.
«Вот династия, сходящая на нет»,— ехидно пробормотал Бисмарк.
Он мог бы добавить, что две другие без зазрения совести рвутся вверх: Гогенцоллерны и Круппы.
* * *
Между тем Альфред Крупп даже не подозревал об эффектной перемене в своей судьбе. Война началась, как ему казалось, в самое неподходящее время. Он еще нё завершил перевод своего предприятия на мартеновский литейный процесс, и Альберт Пипер выбрал этот исключительно неудачный момент для своей кончины.
Строительство виллы требовало от Круппа все больше и больше забот. На холме полным ходом шло трудное дело пересадки сюда другой партии взрослых деревьев; их корни высовывались из холщовых мешков. А теперь вот возникли все эти неприятности с французами. Можно подумать, что кто-то нарочно строит против него козни. Альфред настаивал, чтобы его каменщики-французы продолжали работать на вилле Хюгель (они согласились) и чтобы из Шантильи продолжали посылать ему строительный известняк (как ни странно, это тоже делалось окружным путем — через Бельгию, а он сам продолжал отправлять во Францию — через Англию — судовые роульсы и железнодорожные колеса, пока критический поворот событий в начале сентября не нарушил это двустороннее движение). Заботы, связанные с постройкой фамильной резиденции, всецело овладели Альфредом, и, когда 12 июля король провел всеобщую мобилизацию, он просто игнорировал ее. Вилла Хюгель должна расти ввысь, говорил он четырем директорам фирмы: «Любой ценой, даже если нам придется снять для этого людей с завода!»