Читаем Оружие Круппа. История династии пушечных королей полностью

На этот аргумент ничего нельзя было возразить. Перемирие продлили на то время, пока Вемпфен съездит верхом в Седан проконсультироваться с императором. Не находя другого выхода, Луи-Наполеон решил апеллировать к Вильгельму, как монарх к монарху. На следующее утро он снова сел на коня и пустился вскачь, но прусские часовые перехватили его и привели прямо к Бисмарку и Мольтке. Опасаясь, что их великодушный король может смягчить поставленные ими условия, они изолировали Наполеона в отдельном коттедже. Ему разрешат повидать Вильгельма, заявили они, лишь после того, как будут приняты условия капитуляции. Этого не пришлось долго ожидать. Пока император-буржуа кипел от негодования в своем коттедже, Вемпфен уже подписывал акт о капитуляции в Шато де Бельвю, стоявшем а берегу реки.

Мольтке сделал лишь одну незначительную уступку: офицеры, пообещавшие не браться больше за оружие, будут отпущены под честное слово. Очень показательно, что этой льготой воспользовались только 550 офицеров — так сильно было у французов чувство злобы к врагу. Когда документ был окончательно оформлен, пленному императору разрешили получить аудиенцию. Встреча была краткой и тягостной; Луи-Наполеон, как и предвидели советники Вильгельма, действительно обратился к нему с просьбой. Он просил короля приказать, чтобы его отправили в тюрьму через Бельгию. Если его повезут через Францию, объяснил император, он подвергнется неслыханному унижению. Вильгельм посмотрел на Бисмарка — тот пожал плечами. Когда одна французская армия заперта в Меце, а другая сидит в плену, язвительно заметил королевский премьер-министр, «для нас не опасно, если бы император поехал и в другом направлении... если бы он даже совсем не сдержал своего слова, то и это бы нам не повредило». Император повернулся к королю и заявил своему победителю: «Я поздравляю вас с тем, что вы имеете такую армию, а главное — такую артиллерию. Моя оказалась настолько...— он запнулся, подыскивая нужное слово,— слабее вашей!» Смущенный Вильгельм отвел взгляд.

На следующий день Наполеона III, императора французов, со всем его элегантным багажом, с ливрейными лакеями в париках и со всей пышной свитой, отвезли в лагерь военнопленных в Вильгельмсхоэ. Прекрасная погода сменилась проливным дождем. Уцелевшие солдаты Луи-Наполеона были согнаны беспорядочными толпами в наскоро сооруженный на берегу реки лагерь. Из этого «лагеря несчастья», как назвали его французы, они выкрикивали вдогонку императору грубую брань. Мольтке и Бисмарк стояли рядом, смотря вслед удаляющейся карете Луи-Наполеона.

«Вот династия, сходящая на нет»,— ехидно пробормотал Бисмарк.

Он мог бы добавить, что две другие без зазрения совести рвутся вверх: Гогенцоллерны и Круппы.

* * *

Между тем Альфред Крупп даже не подозревал об эффектной перемене в своей судьбе. Война началась, как ему казалось, в самое неподходящее время. Он еще нё завершил перевод своего предприятия на мартеновский литейный процесс, и Альберт Пипер выбрал этот исключительно неудачный момент для своей кончины.

Строительство виллы требовало от Круппа все больше и больше забот. На холме полным ходом шло трудное дело пересадки сюда другой партии взрослых деревьев; их корни высовывались из холщовых мешков. А теперь вот возникли все эти неприятности с французами. Можно подумать, что кто-то нарочно строит против него козни. Альфред настаивал, чтобы его каменщики-французы продолжали работать на вилле Хюгель (они согласились) и чтобы из Шантильи продолжали посылать ему строительный известняк (как ни странно, это тоже делалось окружным путем — через Бельгию, а он сам продолжал отправлять во Францию — через Англию — судовые роульсы и железнодорожные колеса, пока критический поворот событий в начале сентября не нарушил это двустороннее движение). Заботы, связанные с постройкой фамильной резиденции, всецело овладели Альфредом, и, когда 12 июля король провел всеобщую мобилизацию, он просто игнорировал ее. Вилла Хюгель должна расти ввысь, говорил он четырем директорам фирмы: «Любой ценой, даже если нам придется снять для этого людей с завода!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное