Осмысление моды. Обзор ключевых теорий

Мерло-Понти считал в корне ошибочным отношение к телу как к предмету, существующему помимо человеческого сознания, предмету, который якобы можно рассматривать и оценивать подобно другим объектам, наполняющим окружающий мир. И его главным аргументом было то, что, в отличие от других объектов, тело никогда не бывает для нас посторонним, не существует отдельно от нас. В его представлении тело – это, скорее, посредник, благодаря которому нам доступно познание мира и опыт его непосредственного постижения; тело – неотъемлемая часть нашего бытия-в-мире. Мысль о том, что мы каким-то образом можем рассмотреть и изучить собственное тело взглядом стороннего наблюдателя, как некий предмет, проистекает из ошибочной предпосылки, согласно которой сознание якобы может быть не зависящим от тела. Однако вопреки картезианскому дуализму сознание не существует вне нас, мыслящих существ; оно всегда связано с телом и в нем воплощено. Ощущение и понимание того, что мы обитаем в собственном теле, возникает не постфактум – оно есть у нас всегда. Как пишет Мерло-Понти:

Воспринимающее сознание – инкарнированное

сознание. Я попытался <…> восстановить истоки сознания, уходящего корнями в тело и окружающий его мир, выступив таким образом против доктрин, которые преподносят восприятие как результат воздействия на наше тело внешних сил, как и против тех, что настаивают на автономности сознания (Merleau-Ponty 1964: 3–4) [курсив Л. Н.

].

Взаимодействуя с миром, утверждает Мерло-Понти (Merleau-Ponty 1962: vii–xxi, 73–89), мы делаем это, не руководствуясь чисто ментальными установками в духе декартова «cogito ergo sum» и не следуя извечно существующим нравственным императивам, как то предполагает кантианский идеализм, но ориентируясь на неявные формы практического знания, которые актуализируются и конкретизируются, воплощаясь в привычных телесных схемах. Именно эти практические формы знания, неразрывно связанные с нашим телесным опытом бытия, определяют направленность нашего взаимодействия с миром. Вместилищем разума является тело, и познание мира осуществляется через телесные схемы. Таким образом, к телу следует относиться не как к «существующему в мире объекту», но скорее как к «точке обзора, из которой мы воспринимаем мир» (Merleau-Ponty 1964: 5). Внешние раздражители воздействуют на тело не в силу механической причинности, они активно опосредуются этими привычными моделями поведения. И хотя в некоторых обстоятельствах мы можем их в какой-то мере осознавать, как правило, они реализуются неосознанно, само собой разумеющимся образом, что и обеспечивает основу нашего умения ориентироваться в мире и активно с ним взаимодействовать.

И даже когда мы, глядя в зеркало, оцениваем свою наружность более осознанно, образ, который нам при этом видится, то есть наше представление о самих себе, не может быть полностью отделен от гаптического опыта, накопленного физическим телом, в котором мы живем. Визуальные и тактильные переживания всегда тесно переплетены и неразделимы. Анализируя собственный опыт, Мерло-Понти говорит об образе, возникающем в зеркале:

[он] отсылает меня к оригиналу тела, находящемуся не там, среди вещей, но с моей стороны, по сю сторону всякого зрения <…> Ему мешает быть объектом, быть «всецело конституированным» то, что объекты существуют как раз благодаря ему <…> постоянство собственного тела, когда оно становилось объектом анализа классической психологии, могло привести ее к телу, которое было уже не объектом мира, но средством нашего с ним сообщения, к миру, который был уже не суммой определенных объектов, но неявным горизонтом нашего опыта, тоже присутствуя непрерывно прежде всякой определяющей мысли85 (Merleau-Ponty 1962: 91–92).