почти всегда попадала в центр внимания всех изучавших своеобразие духовной жизни Германии последних двух столетий. Многие из них с разных сторон подходили в своих суждениях к тем же выводам, которые сформулировал Т. Манн.[16] Он, напомним, обращал внимание на двоякую роль романтизма в немецком национальном сознании. Прежде всего Т. Манн определяет немецкий романтизм как «прекраснейшее свойство немецкой натуры». Он проявился во всех сторонах жизни немецкого общества и стал выражением «протеста против философского интеллектуализма и рационализма просветителей». Притом его заслугу Манн видел в том, что он открыл мир поэтического, мир «науки о прекрасном». Но, совершив эту миссию, романтизм развил в немецком духе и нездоровую склонность. Вслед за Гёте Манн развивает мысль о романтизме как о «болезненном начале» в культуре: «...представляя иррациональные силы жизни..., сам он глубочайшим образом родственен смерти». Создав прекрасное и совершенное в немецкой культуре, он одновременно переключал ее на пути иррационального и разрушительного варварства, в сущности самоуничтожения: «...под покровом ее (Германии. — Ю. С.) высокоорганизованной деловитости по–прежнему жил романтический червяк болезни и смерти... И, опустившись до жалкого уровня черни, до уровня Гитлера, немецкий романтизм выродился в истерическое варварство, в безумие расизма и жажду убийства, и теперь обретает свой жуткий в национальной катастрофе, в небывалом физическом и психическом коллапсе».[17]