Основания девятнадцатого столетия

Обращаясь к личности X. С. Чемберлена, мы невольно попадаем в самую сердцевину необычной духовной жизни последней трети XIX столетия, о которой наши знания пе­реплетаются с вымыслами и навязчивыми мифами. В диковин­ной мешанине соединялись эпатирующие формы нового искусства, рискованные философские откровения, изысканные эстетические идеи, плоды религиозных исканий и мистических откровений. Видимо, никогда прежде не возникал такой удиви­тельный культурный симбиоз. Имя ему — модернизм, с выра­зительным уточнением — декаданс. Изысканная хрупкость форм в сочетании с повышенной чувственной раздражительно­стью, стремление искать нехоженые пути познания и недоверие к истинам, за которыми стоит разум, вера во всесилие искус­ства, способного преобразить мир и человека, выведя его на верную дорогу к сверкающим божественным чертогам буду­щей жизни, — вот то, что характеризовало умонастроение его вождей. Этот строй характеристик нового явления европейской жизни в своей полноте еще не изучен, хотя отдельные стороны модернизма и времени, его породившего, представлены в ог­ромной литературе. Нюансировка по локализации центров мо­дернизма была, но в общем он представлялся на европейском пространстве довольно гомоморфной культурно–социальной средой. Эта однородность была обеспечена несомненным един­ством идеалов и ценностей, разделявшихся корифеями модер­низма вне национальной принадлежности. Центром движения был, безусловно, Париж, но еще и Мюнхен, и Дармштадт, и Пе­тербург вкупе с Москвой, Прага и Краков, но в особенности Вена. Доныне имеется поразительная недооценка того, что зна­чил этот город в указанное время. Многие новые явления в фи­лософии, в музыке, искусстве и литературе рождались именно здесь, в этом удивительном конгломерате народов, типов лич­ностей, культур и традиций.[19]

Только в обстановке особой напряженности эмоциональной жизни габсбургской столицы чрезвычайно остро ощущались тревожные ритмы европейского культурного организма и обнажались интимные стороны чело­веческой экзистенции. Здесь же мы находим начала новых на­учных подходов к человеку и культуре. Только в этом месте возник психоанализ, а эросом стали объяснять жизнь народов, обществ, культуры и бытие космоса. И Отто Вейнингер, и Зиг­мунд Фрейд, и Альфред Адлер были венцами. В этом же городе несколько десятилетий прожил и Чемберлен, создавая все свои самые значимые работы, в том числе и «Основания».

Посмотрим более внимательно на эту ситуацию, что прин­ципиально значимо для понимания Чемберлена как вырази­теля ее духа.

Жизнь Хьюстона Стюарта Чемберлена отмечена несо­мненной нестандартностью составляющих ее обстоятельств, особенно рельефной при сопоставлении с жизненными судь­бами людей предшествующего времени. Она в большей своей части — притом самой продуктивной — пришлась на тот пе­риод, который вошел в культурную историю западного мира под названием «fin de siecle», а в современной исторической памяти — «Belle Epoque». Он был обилен людьми необычных судеб, искушаемых жаждой острых переживаний и приклю­чений, авантюрных и склонных к рискованным предприяти­ям.[20] Но даже на фоне этих необычных биографий его жизненный путь выразительно выделяется, хотя, строго гово­ря, он не совершенно уникален. Можно насчитать не один де­сяток европейцев того времени, жизни которых при всем индивидуальном различии обладают определенной схоже­стью, неким типологическим подобием.

Мы склонны были бы употребить для случая такой схоже­сти понятие «биографический тип», который не раз использо­вали в некоторых своих прежних работах. Этим понятием мы обозначали ту общую экзистенциальную структуру, которая, подобно некоему шаблону, воспроизводится в судьбах людей, даже весьма отдаленных, притом непроизвольно, только в силу того, что им было уготовано стать акторами, в жизненных дей­ствиях которых выразились универсальные и существенные тенденции истории и эпохи, к которой они принадлежали. Не­редко мы с удивлением замечаем, что поступки, ценностные установки, жизненные решения, принимаемые людьми, даже разделенными пространством и временем, но в пределах одной культурной эпохи, оказываются в чем–то удивительно схожи­ми, и эта схожесть заставляет исследователей–эмпириков до­тошно доискиваться взаимовлияний, одинаковых конкретных обстоятельств, точных фактических причин, наконец, просто­го подражания и прочих аксессуаров описательного биографизма, чтобы объяснить происхождение этих совпадений. На самом деле поле социокультурных универсалий, под воздейст­вием силовых линий которого складываются жизни людей, де­лают их типологически подобными, не стирая индивидуаль­ных своеобразий. Но мы не намерены наш биографический эскиз превращать в культурно–антропологические штудии. Нам достаточно воспроизвести уже отчасти упомянутые нами приметы времени, к которому принадлежал X. С. Чемберлен и при всей неповторимой колоритности своей личности отразил его общие свойства.