Основания девятнадцатого столетия

Интерпретация фашизма как видоизменной сущности не­мецкого романтизма получила свое развитие у И. Берлина. Он красноречиво и настойчиво убеждает нас, что романтизм и фашизм связывают не случайные казусы и перипетии исто­рии идей, а закономерная и органическая связь. Фашизм — это специфический модус романтизма, концептуализирует их связь И. Берлин. И у этого суждения есть серьезные основа­ния. И. Берлин видит истоки связи в тяготении романтизма к консервативному утопизму. Аргументы И. Берлина относят­ся к взглядам Жозефа де Местра, Шатобриана, Бональда, Шо­пенгауэра и др., т. е. представителей только правого спектра романтизма, но общий вывод распространяется на все это об­щеевропейское духовное явление. Определенная правда для такого обобщения И. Берлина есть. До романтизма ни в каком ином комплексе идей так последовательно не развивалась мысль о государстве как высшей и абсолютной ценности тем совершеннее, чем полнее оно охватывает жизнь человека, об обществе как строгой и гармоничной иерархии сословий, ор­ганичная целостность которого суть условие, чтобы человек мог ощутить полноту и осмысленность своего индивидуаль­ного существования. «Эти мрачные учения, — заключает он одну из своих статей, — одушевляли ... совокупно с пред­ставлениями о романтическом героизме и резком противо­стоянии творческих и нетворческих, исторических и неисторических индивидов и наций, послужили в дальней­шем вдохновением для национализма, империализма и самой жесткой и патологической их формы — фашизма и тотали­тарных доктрин XX в.».[18]

Нам важны подобные констатации в том смысле, что предмет нашего очерка X.С. Чемберлен нахо­дится в струе этого духовного течения. Притом новая его фаза была порождена понятиями и духом сочинения Чемберлена, а содержащееся в нем объяснение исторического процесса с не­избежностью оказывалось приуготовлением и инспирацией расистских мистерий XX в. Заключенное в нем учение ничего не предписывало, но оно утверждало, что раса—корень всему, и из лучшей расы вырастают совершеннейшие плоды культу­ры, что раса тем лучше, чем она чище, а смешение рас есть по­рок, разъедающий и творчески обессиливающий лучшую расу, и, следовательно, забота о чистоте расы, о сохранении строгого разграничения между ними — одна из первейших забот госу­дарства, что животворный народный дух — основа творчества, рассудочные же формы его сковывают и в них он угасает, что, наконец, эти формы и их совершенствование дело вполне оп­ределенной расы, заботящейся об их распространении в жиз­ненных пространствах других рас. Для нее рассудочность суть орудие сдерживания и подавления духовной самобытности высших рас, через него низшая раса торжествует свою победу над высшими. Учение пошло даже дальше: оно указало на те человеческие субстраты, которые отвечают понятиям высшего и низшего порядка. Дальше дело стало за теми, кто оказался способен придать довольно туманному учению кристальную ясность практического и мобилизующего лозунга, и теми, кто предоставил государственную машину для его осуществле­ния. Таким образом, знакомство с тем, что можно назвать фи­лософией культуры Чемберлена, позволяет прояснить вопрос о духовных истоках фашизма и подтвердить ту опровергаемую обычно истину, что его программы и лозунги исходили из сплетений утонченных и сложных концепций и идей, вырабо­танных в недрах весьма рафинированной и представительной философской и эстетической традиции, хотя ее основатели сами по себе нередко были далеки и от уяснения социально–по­литических следствий своих учений и тем более от зловещих практик тоталитаризма XX в.

Время и идеи