Основания девятнадцатого столетия

Не менее радикально изменилось и историческое измерение философской картины мира. Традиционный историзм, куль­тивировавший положительные идеалы постепенного совер­шенствования общества и человека, исповедовавший культ системности, упорядоченности, предсказуемости результатов деятельности, а в науке строгую методичность всех процедур исследования, понимавший историческую деятельность в ка­тегориях целеустановленности и детерминизма, историзм, от­дававший безусловное предпочтение скромному реальному достижению в противоположность рискованному социально­му проекту, какими бы манящими ни были его соблазнитель­ные перспективы, был отброшен модернизмом.[27]

Его историзм выражался в смысловых экспликациях категорий катастрофы, культурного преображения, порыва к жизни, воли, власти, ге­роизма и подобных им. Эти экспликации представали в теори­ях борьбы, революции, жертвенности, творческого взрыва, ставших основой новой философии исторического действия. Ее исповедовали и ей поклонялись.

Продуктивной систематической деятельности, этике скром­ного труда и связанных с ним добродетелей, философии малых дел была противопоставлена философия бунта, разрушения рутинных социальных основ человеческой жизни для предо­ставления простора проявлению воображения и героизма, энергии созидания и порыва в неизведанные сферы творческой жизни личности, не скованной условностями обязательств долга, ответственности и порядка.

«Переоценка ценностей» из деклараций абстрактной мо­ральной философии на глазах превращалась в основу социаль­ных программ деятельности партий, группировок и отдельных личностей. Общим местом стала критика «буржуазной мора­ли»; борьба с условностями «буржуазного быта» приобрела статус необходимого элемента новых общественных движе­ний и формировала содержание вновь возникающей литерату­ры и искусства. Аморализм как освобождение личности от пут общепринятых норм нравственности ради свободы самовыра­жения становился принципом жизни. Неслучайно, что быт пал первой жертвой новой жизненной философии. Его заменило общение в клубах, салонах, бесчисленных кафе, редакциях, гостиницах, семейных коммунах — свободных сожительствах, в общем–то, далеких друг от друга людей. Проводниками амо­рализма выступали творческая интеллигенция и близко с нею связанные круги революционной молодежи и профессиональ­ных революционеров.

Новая мораль, новый быт, о которых неустанно твердили искусство и литература, тем не менее оставались неясными ценностями, интенсивно эксплуатировавшими призрачные смыслы понятий свободы, творчества, независимости.

Сейчас отчетливо видно, что произошли оценочные сдвиги в восприятии и отношении к таким фундаментальным состоя­ниям человеческого существования, как жизнь и смерть. Пер­вая воспринимается как ценность, только если она насыщена творчеством, борьбой, жертвенностью, героическим риском, если она посвящена осуществлению неких трансцендентных идеалов, которые и наполняют ее смыслом.[28] Эта героизация жизни с неизбежностью вела к дискредитации нормальных форм человеческого существования, формировала презритель­ное отношение к повседневному человеку и в целом создавала условия, при которых неадекватное восприятие жизни превра­щалось в образцовую норму существования преображенного человека. Грани между фиктивной, измышленной жизнью ивозможностью ее реализации стирались. Революция мысли­лась как естественное средство снятия последних препон во­площению воображения.