Основания девятнадцатого столетия

Конечно, духовная жизнь и европейская культура тех деся­тилетий вовсе не сводились к модернистским формам. Ведь одновременно это была эпоха необычно энергичного развития производительных сил Европы. Оно оказалось возможным только на основах естествознания и технических наук, достиг­ших столь поразительной эффективности, что возникло убеж­дение в них как в абсолютном средстве обеспечения безгра­ничного социального прогресса. Свойственный им жесткий и последовательный рационализм вкупе с подчиненным ему вполне земным практицизмом обеспечили создание индустри­альной цивилизации и то материальное и бытовое благополу­чие, которое последовательно, не без барьеров и катаклизмов, растекалось по всему пространству западного мира. Сущест­венной чертой или следствием такого развития стало особое явление, нашедшее свое определение в метафорах «масса», «массовое». Новая индустрия вызвала к жизни массовое произ­водство, которое заполняло мир гигантским количеством това­ра. Она могла достичь этого, только сделав стандартизацию и унификацию принципом организации производства. Но ни этот принцип, ни массовость, как следствие его внедрения в индустриальную сферу, не остались в рамках породившего их общественного института (производства), а стали основанием устроения всей жизни западной цивилизации, в которой массо­вость стала ее сущностным признаком. Он раздробился в сис­тему таких точных ее характеристик, как массовое потре­бление, массовая информация, искусство масс, массовые интересы, массовые ценности и т. п., наконец, массовые дви­жения и венчающие их «массовый протест» и «восстание масс».[29]

Но эти точные квалификации западного общества со­ставили в дальнейшем и пункты обвинительного приговора ему со стороны и гуманистической культурфилософии, и ис­кусства, и литературы. В культурно–гуманистическом смысле господство массовости означало унификацию условий челове­ческого существования, она же вела к потере человеком его уникально–личностного статуса и к деградации духовного мира. А к чему иному могла привести, как говорила критика, замена духовно–ценностных оснований жизненных интересов человека утилитарно–потребительским отношением к смыслу жизни и ее целям!

[30]

Социально–культурная тенденция, очертившая условия и формы человеческого существования в западной цивилизации эпохи индустриализации, породила различные жанры ее ин­теллектуального осмысления как апологетической, так и протестной направленности. Последняя, собственно, и составила основу пафоса мировоззренческих поисков духовных вождей модернизма. Гуманистическое неприятие тенденций развития западного общества свою критику или протест нередко возвы­шали до уровня социально–философского или культурно–исторического истолкования общего хода цивилизационного процесса. Жанры философии истории или философии культу­ры становятся необычно популярными, нередко сливаясь до неразличимости. Какие же концепты питали их, из каких моти­вов складывалось их содержание? Попробуем коснуться этого непростого вопроса. Определенные аспекты его прояснения мы раскрыли при характеристике модернизма, как особой ли­нии духовного движения культуры этого времени, противо­стоящей тому, что несло в себе для человека омассовленное буржуазное общество. Коснемся еще и иных.

За хаосом различных взглядов, идей, учений и идеологиче­ских толков помимо той линии, которую представляли научно ориентированные социально–философские и исторические теории, исполненные в подчеркнуто сциентистской стилисти­ке, на которых базировалось официальное образование и ин­теллектуальная культура духовного истеблишмента Европы, внимательному взору просматривается альтернативная ей тен­денция, представители которой считали себя свободными от уз расхожего рационализма и принятых норм научной корректно­сти. Она редко обнаруживает свое присутствие в академиче­ской среде, в ученых кругах университетского сообщества, мало места предоставляется ей и в официальной научной пе­риодике, исключая снисходительно–пренебрежительную кри­тику, которой её изредка одаривали мэтры социально–гуманитарных наук. Выведенная за границы официальной науки и образования, она невольно нашла свое место в художествен­ной среде, в мире людей свободных профессий, кружков, сало­нов, редакций изданий по искусству и подобных им. Хотя представители этой линии и производят по временам фурор, привлекая внимание интеллектуального мира экстравагантны­ми идеями, но оно быстро гаснет, и ничуть непоколебимая ими господствующая наука продолжает демонстрировать свое пре­восходство.³⁵