Основания девятнадцатого столетия

Но маргинальная тенденция, в отличие от прошедшего вековую выучку держать корпоративную солидарность уни­верситетского сообщества, продолжала существовать в им­пульсивной деятельности своих беспокойных и вечно кон­фликтующих энтузиастов, раздираемых противоречиями и изменами. Если официальная наука ориентировалась многими десятилетиями на апробированный научный опыт, на стандар­ты рациональности и критерии истины, прочно утвердившиеся как квалификационные принципы профессионализма и опре­деления сферы научной проблематики, то «маргиналы» смело внедрялись в пласты архаической эзотерики, в древние герме­тические учения, извлекали на свет божий полузабытых проро­ков с их мифо–религиозными прорицаниями, заливая бурным потоком своих маловразумительных, по расхожему мнению, публикаций то культурное пространство, в котором формиро­вались миросозерцание и духовная культура все возрастающей части западного общества, чьи запросы не удовлетворялись от­ветами академической науки, и эта «духовная ненасыщен­ность», по выражению польского философа и писателя этого же времени Ст. И. Виткевича, толкала их в манящие глубины новых учений. Становилось обычным вникать в запутанные конструкции философско–религиозных доктрин гностицизма или вслушиваться в речения восточных мудрецов, воображаю­щих себя наследниками тысячелетних сокровищ истины. Ха­рактерной чертой маргинализма всегда был максимализм. Он выражался, как правило, в созидании диковинных своей фанта­стичностью, но вместе с тем весьма суггестивных по внутрен­не присущему им напору философских, историософских, ква­зирелигиозных утопий. Они не только решительным образом объясняли все в человеческих делах и истории и устремляли взоры своих адептов в ослепительные очертания удивительно­го будущего, в коем осуществлено чаемое преображение чело­вечества, включенного в гармонию универсального космиче­ского процесса, но с такой же убежденностью предрекали и всечеловеческую катастрофу. Но какова бы ни была разнород­ность маргинального мира, мы в нем можем различить некото­рые тривиальные мыслительные ходы и весьма устойчивые смысловые структуры тех образов и метафор, из которых ткал­ся замысловатый узор присущих ему философем.