Основания девятнадцатого столетия

Но куда большее значение он придал тому обстоятельству, что изначально был и оставался человеком городской культу­ры. Природа в ней существовала в особом культивированном, т. е. лишенном естественности, модусе. Как житель города, он был отделен от естественного мира, который если и представал перед ним, то только в имитационных, искусственных, преоб­раженных состояниях парков, бульваров, садов, созданных фантазией городского ума.[71] Для него это обстоятельство пред­стало как еще один вид близорукости — культурной, на кото­рую обречен городской житель. А в его индивидуальном случае она соединилась с физиологической.

Двойная близорукость — культурная и физиологическая — вот те грани, между которыми складывалось его начальное ми­росозерцание.

Оно не было результатом бесстрастной аккумуляции обычных фактов, впечатлений, прочитанного и услышанно­го. Чемберлен отмечает три пороговых переживания, став­ших определяющими в выборе его интересов и в понимании мира.

Первый прорыв в искусственном мире он испытал будучи трехлетним мальчиком, в 1858 г. В начале лета этого года он наблюдал необычное и величественное небесное явление: по­явление кометы Донати. «Еще и сегодня, — пишет он спустя шестьдесят лет, — я вижу комету так же, как если бы узрел ее только вчера». Именно здесь лежит начало его любви к созер­цанию звездного неба, оставшейся на всю жизнь.[72] Но никогда более виденное им в глубинах космоса не производило такое потрясение, как первое соприкосновение с астрономическим чудом в раннем детстве.[73]

Что кроме мира людей есть еще один таинственный мир — эта мысль о живом космосе возникла в нем из подобных впечатлений и постепенно вылилась в жела­ние посвятить себя естествознанию. Но оформилось оно значи­тельно позднее.

Второе соприкосновение с природой вне городского ланд­шафта, развившее дальше его восхищение, произошло в 1871 г., когда он впервые посетил в лечебных целях Швейца­рию. Здесь он попал под обаяние царства Флоры и волшебной красоты гор. Но, и это надлежит выделить со всей возможной ясностью, испытанные впечатления: прежде от созерцания звездного неба, теперь от картины величественных гор, зем­ных красот и роскоши растительного мира, — никогда не оста­вались на уровне эстетического любования, но возвышались до религиозно–мистического воодушевления.

Постепенно Чемберлен втягивается в изучение природы, обратясь к чтению естественнонаучных сочинений популяр­ных к тому времени авторов: К. Фламмариона, Э. Реклю[74] и др. Занятия шли, хотя и упорно — многотомный труд Э. Реклю «Земля» был им «проглочен» в несколько недель, — но бесси­стемно и, по сути, любительски, т. е. без знакомства со строгой наукой и ее аппаратом. Позже у него завяжется знакомство с Реклю и многими другими выдающимися натуралистами, сре­ди которых и упоминавшийся Я. Икскюль. Увлечение расти­тельным миром вылилось в желание более основательно постичь физиологию растений, природу их жизни и удивитель­ного многообразия. Он собирает гербарий, изучает системати­ку. Близорукость вдруг оказалась удобной позицией изучать мельчайшие детали строения растений. Увлечение с годами не гасло и было, наряду с изучением немецкого языка, обязатель­ным занятием в первой половине 70–х, когда он посещал Испа­нию, Французскую Ривьеру и путешествовал по швейцарским Альпам.

Встретившись в 1872 г. с профессиональным ботаником, он услыхал от него: «Вы, Чемберлен, непременно должны стать ботаником. Вы обладаете внутренним пониманием (intuition) этого предмета».

Все это укрепляло веру в призвание. Созрело решение полу­чить университетское образование именно по этой части.

Тем не менее все еще оставалось важное препятствие — проблема здоровья, способная перечеркнуть все планы. Лече­ние не давало результатов. Вскоре, к счастью, установилось, что оно было выбрано неверно, поскольку основывалось на ошибочном диагнозе. Новое обследование показало, что все дело в состоянии нервной системы, а не в слабых органах ды­хания и легких. Но пребывание на севере все же пугало; рос­кошный юг оказался более комфортным.

Подошел 1878 г., год смерти отца и получения относи­тельной финансовой независимости. Она позволила принять решение ехать во Флоренцию, чтобы при тамошнем универ­ситете под руководством известного ботаника Ф. Парлаторе (1816–1877) изучить этот предмет.[75]

Удивительно то, что предыдущее развитие Чемберлена, в сущности, протекало вне соприкосновения с искусством. И Флоренция также была выбрана исключительно по делово­му соображению. То, что этот город — столица возрожденче­ского искусства и сам по себе его памятник, не входило ни в расчет, ни вообще в сознание юноши. Тем более ошеломляю­щим оказалось первое знакомство с городом. Чемберлен во­шел в мир прекрасного, еще одну, дотоле неизвестную ему сферу бытия.[76]