Основания девятнадцатого столетия

Следует различать философию и философию, и я думаю, что выше выразил свое восхищение эллинской философией великой эпохи, насколько она являлась родственной поэзии, творческой деятельностью человеческого ума — при этом учение об идее Платона и атомистическая гипотеза Демокри­та кажутся выше всех, Аристотеля я считаю несравнимо вели­ким как аналитика и методиста, как философ он является автором упадка (decadence) эллинского духа. Здесь, однако, следует остерегаться далеко идущего упрощения. Нельзя приписывать одному–единственному человеку то, что свойст­венно его народу и нашло в нем свое отражение. В действи­тельности, в греческой философии с самого начала прячется зародыш ее последующего губительного развития. Насле­дие, которое все еще лежит на нас тяжелым бременем, про­стирается почти до времен Гомера, так как старые гилозоисты по зрелом размышлении оказываются родственными неопла­тоникам: тот, кто «объясняет» вместе с Фалесом (Thaies) воз­никновение мира из воды, тот будет потом «объяснять» и Бога. Его ближайший последователь, Анаксимандр, выдвига­ет принцип «бесконечного» (das Apeiron), «неизменное во всех изменениях». Здесь мы находимся уже в самой середине схоластичности и можем спокойно дожидаться, пока колесо времени вынесет на поверхность земли Рамона Лулля (Ramon Lull) и Фому Аквинского (Thomas von Aquin). То, что эти ста­рейшие среди известных греческих мыслителей верили в при­сутствие бесчисленных демонов, при этом, однако, с самого начала⁸⁵

критиковали богов народной религии и поэтов — Ге­раклит должен был бы «высечь розгами» Гомера,

⁸⁶

— только дополняет картину. Хотелось бы сказать еще одно: Анаксимандр, подчиненный как мыслитель, был естествоиспытате­лем и теоретиком самого высокого уровня, основателем научной географии, развивал астрономию. Нам всех этих людей представляют как философов, в действительности, философствование было для них второстепенным делом. Очевидно, мы же не станем причислять агностицизм Чарльза Дарвина или вероучение Клода Бернара (Claude Bernard) к философским достижениям нашего столетия? Это одна из традиционных путаниц; ни в одной истории философии мы не найдем имени Шанкара (одного из когда–либо существовав­ших метафизиков), и наоборот, бравый выращиватель оливок Фалес должен непрерывно выступать как «первый философ». И если приглядеться, все или почти все так называемые фило­софы периода эллинского расцвета находятся в подобном по­ложении: Пифагор основал — насколько можно сделать заключение из противоречивых сообщений — не философ­скую школу, а политический, социальный, диетический и ре­лигиозный союз. Платон, метафизик, — государственный деятель, моралист, практический реформатор. Аристотель — методолог и энциклопедист, и единство его мировоззрения объясняется больше его характером, чем неестественной, по­лузаимствованной, противоречивой метафизикой. Ни в коей мере не отрицая заслуг греческих мыслителей, хотелось бы, чтобы положить конец путанице, сказать: эти мужи подгото­вили почву для нашей науки (включая логику и этику), для на­шей теологии, их поэтически–творческий гений пролил потоки света на пути, по которым впоследствии должны были идти умозрительные рассуждения и умственные исследова­ния, тогда как значение метафизики в более узком смысле слова (за исключением Платона) было намного меньше.