Основания девятнадцатого столетия

Нельзя убедить себя, что «разбойники» могут совершать дела, которые совершало римское государство. И если при­знать абсурдность такого взгляда, начинаешь искать более глубокие причины и обнаружишь, что эти римляне были несо­мненно цивилизаторской силой и могли быть только ей, пото­му что они наряду с большими ошибками и заметными интел­лектуальными недостатками обладали высокими духовными и нравственными свойствами.

Борьба против семитов

Моммзен рассказывает (I, 321) о союзе между вавилонянами и финикийцами с целью порабощения Греции и Италии и считает, что «одним ударом с лица земли была бы стерта сво­бода и цивилизация». Стоит задуматься, что означают эти сло­ва из уст человека, который как никто другой был знаком с материалом.

Свобода и цивилизация (я сказал бы, культура, потому что нельзя отказать вавилонянам и финикийцам или же китайцам в цивилизации) были бы истреблены, уничтожены навечно! За­тем следует взять в руки книги с подробным научным описани­ем финикийской и вавилонской цивилизации, чтобы уяснить, на чем основано такое суждение. Мы увидим, чем отличается эллинская «колония» от финикийской «фактории». На приме­ре различия между Римом и Карфагеном мы знакомимся, что значит идеальная сила, даже в области самой сухой и корыст­ной заинтересованной политики. Йеринг (Jhering) показывает, например, («Vorgrschichte». S. 176), чем отличаются «торговые пути» семитов и «военные пути» римлян: те возникли по склонности к распространению (экспансии) и владению, эти — по потребности в концентрации и защите Родины. Мы увидим разницу между афинскими «разбойниками», которые несут ци­вилизацию только в той степени, в какой они с завидным умом подхватывают и перерабатывают практически все изобретения и у чужих народов вырабатывают искусственные потребности в интересах своей торговли, а в остальном даже у людей своего ближайшего рода отнимают всякие человеческие права, кото­рые нигде ничего не организовали, кроме налогов и обязатель­ной кабалы, которые вообще, куда бы ни ступала их нога, никогда не стремились навести порядок в стране, а только охо­тились на объекты торговли, а все остальное оставляли в том же состоянии варварства, как оно было: от таких настоящих разбойников необходимо отличать римлян, которые вокруг своей родины медленно и поневоле, чтобы сохранить плоды своего собственного порядка у себя дома, должны были рас­пространять порядок и просвещение, но никогда не пленение (если могли избежать этого). Они с уважением относятся ко всему самобытному и при этом организуют все настолько хо­рошо, что другие народы приходят к ним с просьбой разрешить им принять участие в этом порядке.¹¹²

Они постепенно делают свое собственное великолепное «римское право» достоянием многих и одновременно соединяют различные чужие права, за­кладывая в основу римское, одно «общее мировое право»:¹¹³ поистине это не разбойничье ремесло. Напротив, мы видим в этом подготовительную работу для введения индоевропейских идеалов свободы и цивилизации. По праву говорит Ливий (Livius): «Не только наше оружие, но и римское законодатель­ство завоевывает нам влияние».

Мы видим, что принятый взгляд на Рим как на нацию завое­вателя par excellence является односторонним. Даже когда он изменил себе, более того, когда римский народ совсем исчез с земли и только его идея витала над его могилой, даже тогда он не мог далеко отойти от этого принципа своей жизни. Даже су­ровые солдатские императоры — это не разбойничье ремесло, они чтили различные чужие права, закладывая в основу рим­ское, и не могли сломать эту традицию. Поэтому у римлян не встречается истинного героя–полководца, как единичного явле­ния. Я не хочу проводить сравнения с Александром, Карлом XII или Наполеоном, а только спрошу, не был ли Ганнибал как изо­бретательный, бесстрашный, абсолютный военный вождь бо­лее гениальным, чем все римские императоры вместе взятые?