Острова, затерянные во льдах

Запасшись на зиму рыбой, в один из тихих осенних дней мы вышли на моторке поохотиться вдоль западного берега бухты, где я в конце лета встретил белух. Вода была гладкой как зеркало, берега пустынны, ни одной живой души вокруг. Безрезультатно проплавав несколько часов, потеряв всякую надежду хоть что-нибудь добыть, под вечер мы набрели на огромную стаю уток. Уток этих одни называют аулушками, другие — аулейками за их заунывный, протяжный крик. Уток было много, наверное больше сотни. Сбившись в стаю, они спали, вероятно устав от перелета. Мы выключили мотор, и лодка по инерции тихо въехала в середину стаи. Тогда охотники выстрелили, и все мы на некоторое время ослепли и оглохли от поднявшихся в воздух птиц и хлопанья крыльев. На воде метался всего лишь один подранок, хотя и стреляли разом из шести стволов. Утка, ныряя, стала уходить к берегу. Мы включили мотор и отправились искать ее. Вскоре на берегу заметили что-то белое и, когда подошли, увидели белуху, выброшенную волнами на берег, видимо, в последний шторм. Как и отчего она погибла, можно было теперь только гадать. Волны не успели забросать ее галькой. Охотники обрадовались: вот и привада для песцов. Но у меня на душе заныло. Здесь, на мысу, где долгими месяцами приходилось жить, как в пустыне, я стал по-новому расценивать и жизнь зверей…

Мне захотелось побольше узнать о жизни белух. Я осаждал старого плотника, прося его рассказать о белухах. И иногда он рассказывал что-нибудь о своей давней охоте. Как однажды загарпуненная белуха потащила его лодку с такой скоростью в море, что, пока он раздумывал, рубить ли канат, он оказался в такой дали от берегов, что едва не пропал. Или припоминал случай, как они с товарищем по промыслу застигли стадо белух в небольшой полынье зимой. Они набили их много, надеясь, что смогут на собачьих упряжках все вывезти на берег, но шторм взломал лед и унес добычу.

Старик частенько бывал навеселе и заодно заставлял меня слушать всякую чепуху: о том, как в молодости он бился на кулачных боях и не было ему вместе с братьями равных. Вопросы мои он иногда просто оставлял без внимания, и разговаривать с ним порой было трудно. В довершение всего он купил аккордеон и стал учиться на нем играть. Слух если и был у него когда-то, то к этому времени совсем пропал, и пальцы, привыкшие к топору и закостеневшие на морозе, совсем ему не подчинялись. Но плотник не унывал и упорно разучивал гаммы.

В последний раз он рассказал мне, что среди белух встречаются отчаянно смелые, способные даже пожертвовать жизнью ради спасения других. Ему не раз приходилось наблюдать это. Когда белух запирали в неводе, стоило добытчикам зазеваться, как одна из белух с разгону вонзалась в сеть, наматывала ее на себя и приопускала. В то же мгновение все стадо быстро уходило в образовавшуюся брешь. И об этом поморы знают с давних пор. Старика такое поведение белух всегда поражало. На это, по его словам, не был способен ни один известный ему полярный зверь…

В разгар полярной ночи старый плотник умер. На мысу появилась первая могила, и кто-то тогда сказал, что мыс теперь закреплен за людьми окончательно и навсегда: есть такое у поморов поверье…

Спустя много лет мне случайно попалась в руки книга, которая так и называлась: «Белуха». Это был труд нескольких советских ученых, опыт монографического исследования белухи. Написанная суховатым научным языком, она при чтении завлекала, как приключенческая повесть. Жизнь полярного дельфина открылась мне так, будто я сам получил возможность опуститься на глубину и проплыть с белушьим косяком не одну сотню миль. Я словно увидел, как рождается светло-серый небольшой белушонок, которого ласковая мать будет долго кормить молоком. Как белушонок, вырастая, станет темнеть и темнеть, пока не приобретет аспидную окраску. И лишь после этого он начинает неудержимо светлеть. В юности он небесно-голубой, а белый цвет дельфин приобретает, становясь взрослым.

Летом, пока матери кормят детенышей молоком, звери держатся в общем стаде. Но осенью самцы и одинокие звери обособляются, плавая отдельными стадами. Звери вечно странствуют в поисках рыбьих стай и не боятся заходить далеко во льды полярных морей. Умея, как и нерпы, при необходимости использовать для дыхания небольшие лунки, они могут и взламывать головой нетолстый лед, если лунок поблизости не окажется. И если вдруг на огромном пространстве быстро встанет лед, все стадо, поочередно поднимаясь к поверхности, долго сможет удерживать от замерзания небольшую полынью. По два месяца белухи могут обходиться без пищи, была бы только возможность дышать. За это время обычно всегда случаются подвижки, во льдах появляются разводья и трещины, и белухам удается спастись. Правда, если на такую полынью с белухами наткнется белый медведь, то спастись тогда удается далеко не всем. Медведь при этом входит в раж и одной белухой никогда не довольствуется.