Острова, затерянные во льдах

Истратив четыре пленки и проявив их, я понял, что съемка удалась. О моей нерпе узнали на полярной станции. Но я чувствовал, что моим рассказам не очень-то верят. Тогда я попросил одного радиста подежурить со мной в снежном домике. Мне хотелось, чтобы он сфотографировал, как я глажу нерпу. Сняв меня, он сам захотел сняться так же, но, едва он поднес руку к голове нерпы, как та что есть силы огрела его своим коротким когтистым ластом.

Его рассказы оказали совсем не то действие, какого я ожидал. Я думал: теперь-то уж все поверят, что у меня есть ручная нерпа. Все на самом деле мне поверили… и один за другим ко мне зачастили ловцы песцов. Нет, оказывается, лучшей приманки для весеннего песца, чем свежая нерпятина. Один из охотников даже литр спирта за нее мне предлагал. А тут еще приближалось время, когда мне нужно было вылетать на другую станцию, и я вконец разволновался.

Эти песцеловы — азартный, коварный народ, и я стал побаиваться, как бы в мое отсутствие они нерпу не прикончили. Ведь я привык к ней, как привыкают к домашней собаке. Закончив съемку, я продолжал хаживать в снежный дом. Много раз я думал, как теперь отучить ее от человека, но так ничего придумать и не смог. В последний день я размахнулся и ударил ее кулаком, чтоб знала на всякий случай, чего можно ожидать от людей. Посидел, подождал: нерпа больше не показывалась…

С тем я и уехал. Каюр на собачках подбросил меня к самолету. Он забрал у меня Ведьму и был доволен, что теперь у него появились собаки с хвостами. Щенки были уже большие, и осенью он собирался попробовать их в упряжке. Серега заверил меня, что не тронет нерпу и будет присматривать за ней. Расстались мы с ним по-приятельски. Я улетал недалеко, решив, что еще не наступило время прощаться с Арктикой. Но не думал тогда, что на мыс Челюскин мне приведется вернуться еще не раз. И что однажды, выйдя из самолета, я увижу в упряжке большого белого пса, который будет уже вожаком и, узнав меня, кинется на грудь, подняв всех собак, не реагируя на окрики изумленного каюра…

Летом того же года я связался по рации со своей станцией. У ключа оказался тот самый радист, которого нерпа шлепнула по руке.

— Твой дом растаял, — сказал он мне на языке Морзе. — Льдину унесло.

— А нерпа? — спросил я. — Что с ней?

— Она еще долго там бултыхалась. Мы присматривали за ней. Теперь куда-то уплыла.

Я облегченно вздохнул. Представилось, как плывет моя нерпа где-то со стаей своих подруг, играет, забавляясь с сайкой, и радостно на душе стало. Довелось и мне, побывав на самом северном мысе материка, оставить в памяти своей историю, о которой хорошо и самому вспомнить, и другим рассказать…

НА ПТИЧЬЕМ ОСТРОВЕ

«Запятая» на карте

Я доживал последние денечки на мысе Челюскин. Меня не манили больше снега, не тянуло отправиться — я это точно помню — на птичьи базары. Все было решено, казалось, окончательно и бесповоротно. Как только прибудет мне замена, тем же самолетом вылетаю в Москву и далее на юг, к берегам Черного моря.

Ничего мне уже более так не хотелось, как погреться под лучами теплого солнца, полежать на зеленой траве, и в мечтах я уже жил только этим.

До отъезда оставалось недели две, когда мне случилось встретиться в эфире с приятелем, радистом с полярной станции на острове Преображения. Помог нам в этом самолет, летавший в Хатангском заливе в ледовой разведке. Он нас соединил, и мы разговорились.

Я узнал, что товарищ мой тоже собирается этой весной выезжать на материк. Самолет к ним должен прилететь вот-вот, ждут со дня на день, а ему все никак замены не могут подобрать. Нет народу. И оставаться до осени ему тоже было никак нельзя: экзамены в институте сдать не успеет, тогда год пропадет. Может, я соглашусь, неожиданно догадался он предложить, заменить его?

Чтобы не огорчать приятеля, я сказал, что надо подумать. Ехать на остров я, конечно, не собирался. Но радист вышел на связь дня через два и спросил, не надумал ли я.

Большая «штурманская» карта Центральной Арктики всегда висела у меня перед глазами. Остров Преображения казался на карте маленькой закорючкой, напоминающей запятую, застрявшую в море Лаптевых у выхода из Хатангского залива, выше острова Большой Бегичев, который рядом с этим островом казался огромным белым блином. Неподалеку от этих островов находилась извилистая бухта Марии Прончищевой, где, как я слышал, было большое лежбище моржей.

Никифор Бегичев, исследуя мало кому тогда известный остров Сизой, который был назван позже его именем, в своих дневниках писал, что и на этом острове они видели большие залежки моржей. Тогда, думая, что открывает неизвестный остров, посетил он и необитаемый остров Преображения, который, как оказалось, был уже описан гидрографической экспедицией Василия Прончищева. На каменистом островке они увидели такую массу птиц, что бывалый спутник Бегичева упросил его побыстрее уходить, побоявшись, как бы птицы их не заклевали…