Острова, затерянные во льдах

На следующий день, отойдя недалеко от берега, я на первой же попавшейся ровной площадке льда решил опробовать бур. За несколько минут я пробурил лед, легко добравшись до воды. Толщина льда была чуть больше полутора метров. Связав две толовые шашки, я хотел было спустить их под лед в пробуренное отверстие диаметром несколько сантиметров, поджечь бикфордов шнур и бежать за торосы. Через десяток секунд лунка нужного размера была бы готова, оставалось бы только очистить ее ото льда и поджидать нерпу. Но когда я хотел уже опускать взрывчатку, из-подо льда в отверстие, проделанное буром, кто-то дунул, как в трубку. Булькнула вода. Нерпа! Значит, она живет где-то тут неподалеку, подплыла на шум, нашла отверстие во льду и сразу же решила его опробовать. Вот ведь как бывает! Не дунь она, не заяви о своем присутствии, еще миг — рванул бы я по неопытности, и не быть ей тогда живой. Теперь же пришлось снова браться за пешню и топор, «дедовским» способом прорубать лед. К сумеркам я добрался до воды.

Придя к прорубленной лунке на следующий день, я нашел свежий ледок аккуратно взломанным. Дырка в нем была круглой — точь-в-точь нерпичья голова. Значит, нерпа, едва я ушел, опробовала лунку и теперь обязательно будет навещать ее.

Я принялся за дом. В нем я не делал окон и вместо двери соорудил узкий лаз, но зато свет проникал в него сквозь пол: при восходе солнца лед зажигался голубым огнем. При этом отлично было видно все, что происходило под водой. И хотя дом я сделал из снежных кирпичей, в нем было не так холодно, как снаружи: если одеться потеплее, можно было просидеть в нем без движения около шести часов. Именно по стольку времени проводил я в этом иглу первые дни.

Нерпа пряталась от меня, не забывая навещать лунку в мое отсутствие. Терпение мое иссякало. Прошла уже целая неделя. Тихие штилевые дни сменились пургой. Снежный дом все плотнее обметало снегом.

Однажды, забираясь в него, я услышал, как нерпа сопит. Я пробрался в угол, на свое привычное место. Почитал книжечку часа два. И вот вода всколыхнулась, и нерпа, опираясь коготками о лед, выбралась до половины из лунки. Вытянула длинную шею и резко наклонилась ко мне. Я утерпел, не двинулся с места. А нерпа обнюхала мои собачьи унты и ушла под лед. Значит ли это, что она признала меля или, наоборот, испугалась? Я продолжал оставаться на месте. Часа через два нерпа вновь пришла. Посопела, отдышалась и опять ушла. Но с тех пор она все чаще и чаще у меня появлялась. Я не торопился снимать ее, решив, что будет лучше, если она окончательно ко мне привыкнет. Разговаривал с ней, приучал к звукам своего голоса, двигался в ее присутствии. Постепенно дошел до того, что стал ее гладить, как кошку, чесал ей шею. Она относилась к этому с удивлением, но не возмущалась, а только таращила свои огромные глаза. Не знаю, за кого она принимала меня. Вероятно, за какое-то себе подобное существо, живущее под снегом.

Когда нерпа стала появляться в лунке регулярно, я начал съемку. К свету вспышки тюлень отнесся без всякого страха и удивления. Казалось, свет не слепил его, хотя всплывал он из темной глубины. За две минуты, пока нерпа дышала, мне удавалось сделать не более пяти-шести кадров. Когда нерпа уплывала, вспышку приходилось отключать. Зато тюлень никогда не запаздывал, возвращался в лунку ровно через восемь минут, и я мог заблаговременно включать вспышку.

Снимать нерпу было интересно лишь в момент ее появления, когда она, широко раскрыв глаза, вплывает в лунку, выходит на поверхность и принимается озираться. Стоит ей только успокоиться, убедиться, что все в порядке, как она тут же закидывала голову кверху, зажмуривала глаза, так что из воды торчал один лишь нос, и начинала блаженно и шумно дышать, как маленький паровоз. В этот момент она была похожа на поплавок.

По мере того как она все больше привыкала ко мне. она все меньше осторожничала, все меньше озиралась и все чаще зажмуривала глаза. Мне это не нравилось. Я стал тормошить ее, заставлял открывать глаза, не выпускал из лунки на поверхность. Тогда она находила отверстие во льду где-нибудь в стороне от основного и сипела через него, предоставив мне любоваться на ее серебристый, в яблоках бок. Однажды я дернул ее за ласт, она едва не укусила меня. И с тех пор приноровилась обливать меня водой. Посмотрит из-под воды, заметит, где блестит отражатель вспышки, и плещет в ту сторону до тех пор, пока я не отползу от лунки, а потом выберется и. пока я протираю объектив, дышит. Так и пришлось мне уступить и снимать только в те мгновения, когда она этого хотела.

В лунку-то она приходила, чтобы подышать, отдохнуть от работы. Между передышками она (так я думал; где-то плавала на глубине, кормилась. Словно в доказательство этого, она однажды вынырнула не вовремя, с листом морской капусты в пасти.