От философии к прозе. Ранний Пастернак

Вместе с тем Женино признание улучшает не только ее натянутые отношения с матерью: девочка переосмысливает мир и все связи внутри него, а также делится этой новорожденной энергией с окружающим ее пространством. Былой груз обид на родителей превращается в этом контексте не в слабость, а скорее в психосоматическую тяжесть, отброшенную телом, но определяющую очертания сокрытой, но уже пробуждающейся личности. Здесь начинается не только весна или физическое созревание Жениного тела, но и триумфальное пробуждение природных сил, сопровождающих отважный поступок Жени, выявляется как значимая духовная победа. Гувернантка-француженка терпит поражение, а голос матери говорит уже не о зиме, а о грядущем лете, да и лампы в доме тут же утрачивают свое рассеянное безразличие. Новообретенное тепло ламп пробуждает, а точнее – одушевляет – статические объекты, включая материнский куний воротник, и все эти детали, в свою очередь, указывают (если верить телеграмме, возвещающей о возвращении господина Люверса к семье) на «благодатный» приход Пасхи, Святой недели и духа «Благодати»[269]:

Женя не видела француженки. Стояли слезы – стояла мать, – во всю комнату. […]

«Женичка, ступай в столовую, детка, я сейчас тоже туда приду, и расскажу тебе, какую мы чудную дачу на лето вам – нам на лето с папой сняли».

Лампы были опять свои, как зимой, дома, с Люверсами, – горячие, усердные, преданные. По синей шерстяной скатерти резвилась мамина куница. «Выиграно задержусь на Благодати жди концу Страстной если…» (III: 40–41).

Это возвращение семейного счастья, взаимопонимание с матерью и начало весны несут в себе четкое указание на то, что обновленное физиологическое самочувствие сополагается по смежности с облегчением и очищением эмоционального состояния девочки (см. таблицу 6-В).

Таблица 6-В. «Первая девичья зрелость»

Повествование развивается как ритуал внутреннего очищения и оздоровления. Вместе с тем в этой части нарратива все предыдущие мотивы и связи по смежности (см. таблицы 6-A и 6-Б) кардинально реорганизуются и структурируются в рамках «естественной» всеобъемлющей метафоры – выявление очертаний души, влекущее за собой пробуждение природных сил и «одушевление» окружающего пространства[270]

.

Когда детское тело, подобно природе весной, впервые ощущает юную силу, способную победить тьму и тени холода, торжество девочки подтверждает не только пришедший с визитом доктор, но и целебные лучи солнца – яркий солнечный свет, явление которого возвещается звоном оживших событий и движений в расширяющемся мире:

Так и запечатлелась у ней в памяти история ее первой девичьей зрелости: полный отзвук щебечущей утренней улицы, медлящей на лестнице, свежо проникающей в дом; француженка, горничная и доктор, две преступницы и один посвященный, омытые, обеззараженные светом, прохладой и звучностью шаркавших маршей

(III: 41; курсив мой. – Е. Г.).

Совокупность этих рядов или связей по смежности, окружающих вступление Жени во взрослую жизнь, куда сложнее совокупности явлений, описываемых метонимическими конструкциями, изображающими раннее детство. Если в предыдущей части повести присутствие неодушевленных объектов владело повествованием и как бы «разодушевляло» людей, то теперь люди становятся такими же действующими силами, как и силы природы, участвуя в проявлениях неоспоримой мощи наступившей весны. Более того, в этой части не существует угрожающих теней на границах ощущаемого мира – здесь все, даже гувернантка-француженка, похожая на муху, временно предстают «омытыми, обеззараженными светом» (Там же).

Теперь Жене предстоит осмыслить одушевленный мир, в котором материнский куний воротник, резвящийся по скатерти, будет не единственным ожившим предметом: даже комнаты, «чистые, преображенные», вздохнут «облегченно и сладко», посылая свое эхо во дворы, а дворы, в свою очередь, «объявляли ночь низложенной и твердили, мелко и дробно, день-деньской, с затеканьями, действовавшими как сонный отвар, что вечера никогда больше не будет, и они никому не дадут спать» (III: 42).

6.4. Граница лета: бесконечно расширяющийся мир и приближение к пределам беспредельного