Он выпил стакан водки, выставил резерв и опять все легли смертью храбрых под моими железными ядрами. Один за другим погибли Эммануэль Груши, Даву Луи Николя, Иоахим Мюрат. Причем Мишель Ней, князь московский, подлетел от удара шарика так, что Леонид его еле поймал. Последним завалился на бочок поляк Домбровский. Леонид выпил второй стакан и выставил старую гвардию во главе с самим Наполеоном Карловичем. И первое время казалось, что мне без резерва не справиться.
После метких бомбометаний Леонида у меня осталось всего две фигурки, но стояли они на разных флангах, и эти два героя, два русских чудо-богатыря разбили в пух и прах хваленую гвардию Бонапарте.
Леонид снял со стены портрет Наполеона, где тот изображен был в теплой меховой шапке и с меховым воротником и, как бы говоря за него, пробуя отшутиться, сказал:
– Дикая страна. Потерять такую армию!
Мы пошли с Леонидом за праздничный стол, за которым нас все уже ждали.
Все взяли рюмки в руки, Фелицата Трифоновна стала говорить тост:
– Как известно, женщина любит ушами, а мужчина глазами…
– Если женщина любит ушами, то она – извращенка, – перебил ее Леонид, – а если мужчина любит глазами, то значит, он – импотент.
Фелицата Трифоновна покраснела, она никак не ожидала подобного поведения от сына, и ее благодушное настроение мгновенно исчезло, испарилось.
– Ты стал очень пошлым. Тебя нельзя пускать в приличное общество, – сказала она и тут же сорвалась, стала злобно кричать, – что я только от тебя не вытерпела! Ты себе и вены резать хотел, и чемодан на тот свет собирал. Помнишь ли ты?
– Конечно, помню, – охотно отозвался Леонид, – это из «Сильвы».
Он запел:
– «Помнишь ли ты, как это все начиналось? Помню ли я?». Помню, помню.
Фелицата Трифоновна так и села, держа наполненную рюмку в руках. Встал Леонид и стал говорить свой тост, который похож был даже не на тост, а на какое-то программное выступление: